В апреле The Village празднует своё пятилетие. Поэтому всю неделю мы выпускаем материалы, посвящённые нашему дню рождения: подводим итоги, вспоминаем лучшие тексты и приглашаем отметить наш праздник на Субботнике в парке «Красная Пресня». Для этого круглого стола мы собрали вместе трёх главных редакторов, которые были у The Village, — Сергея Пойдо, который запускал издание и возглавлял его с 2010 по 2011 год, Игоря Садреева (2011–2014) и Милослава Чемоданова (2014–2015) — и попросили их объяснить, почему было важно воевать за велодорожки, даже если ты ими не пользуешься, кто были нашими героями и может ли оптимизм быть последней формой протеста. Сергей Пойдо вёл с нами беседу по Skype. 

Про обещание идеального города

САША ШЕВЕЛЕВА: Давайте начнём с того, как за эти пять лет изменилась Москва и как изменился The Village.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: В момент нашего запуска городом правил Лужков и в реальные позитивные изменения сложно было поверить. Когда мы начинали, мы предложили такую радикально оптимистичную позицию: начали писать про то, что всё возможно, что город можно переделать своими руками, про подход снизу. Про то, что, если ты хочешь изменить город, делай это самостоятельно, не дожидаясь действий городской администрации или мэра. Это была основная повестка: мы видели людей, готовых это делать, мы всех их знали, это были наши друзья и друзья друзей. Мы видели сообщество, которое хочет этих изменений. Для них, их друзей и людей, похожих на них, издание и запустилось.

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Когда это сообщество почувствовало, что назрели перемены?

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Мне кажется, что мы опережали это ощущение аудитории. The Village — если вы помните — запустился даже раньше «Стрелки», и Ценципер (Илья Осколков-Ценципер — основатель журнала «Афиша» и Института «Стрелка». — Прим. ред.), я думаю, тоже понимал, что эта повестка придёт, именно поэтому два медиа (а «Стрелка» — это абсолютное медиа) запустились в одни и те же шесть месяцев. 

главные редакторы the village

Сергей Пойдо

апрель 2010-го — июль 2011-го

Игорь Садреев

август 2011-го — июль 2014-го

Милослав Чемоданов

август 2014-го — март 2015-го

 

Игорь Садреев: Я, кстати, помню, как ещё до The Village пришёл к Ценциперу взять интервью, и он говорил, что работает над проектом, который только что представлял инвестору. В проекте у него был слайд под названием «Жопа есть, а слова нет» — это всё, что он тогда сказал про Институт «Стрелка», большего он тогда сказать не мог.

Саша Шевелева: Я, когда готовилась к нашей встрече, перечитала «Итоги года» за пять лет и хочу вам напомнить, какие слова предваряли голосование за лучшее в городе — 2010: «Для того чтобы проголосовать, нужно было быть зарегистрированным в социальной сети Facebook, отдать свой голос было просто — достаточно нажать кнопку Like напротив понравившегося кандидата. Важно заметить, что считались именно уникальные клики на кнопку Like, а не шейринг (от англ. share — распространение) страницы кандидата». 

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Я даже помню, кто это писал! Это писал нынешний главный редактор «Афиши». 

САША ШЕВЕЛЕВА: А вот победители 2010 года: лучшее кафе года — «Рагу» (на втором месте — Delicatessen), лучшая кофейня — «Волконский», лучший музыкальный клуб — «Солянка». 

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Тогда голосовали реальные люди, и этот круг был узким. Вдобавок уровень ожидания горожан был довольно низкий: чего ни сделай — будь то проект с велопарковками или материал про гастрономические кафе, — всё вызывало очень тёплую реакцию. Тогда всё что ни сделай значило больше, чем было на самом деле. Сейчас ты чего ни делай — оно будет меньше.

 

 

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Да, я только с утра об этом думал, что те же велодорожки — Чемоданов, например, ты же на них ни разу в Москве не катался? — скорее были символом. Почему все с ними возились? Это был символический акт.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Это было обещание идеального города. Всё, что мы тогда делали, — давали обещания. И если эти обещания претворялись в жизнь, то вера людей в позитивные изменения укреплялась. А ещё укреплялось желание работать над этими изменениями.

Это же дико сложнопроизносимое название, мои родственники до сих пор думают, что я работаю в каком-то «Дебиладже»

 

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: В 2009 году я делал раздел «Ночная жизнь» в «Афише». В конце нулевых он выглядел так: «В пятницу — классная вечеринка в „Солянке“, в субботу — офигенная вечеринка в „Солянке“, в воскресенье — афтепати для самых офигенных чуваков в „Солянке“. Не забудьте: во вторник — киновторники в „Солянке“, а в среду в „Солянке“ пройдёт офигенное живое выступление группы, которую создала „Солянка“».

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Я сейчас вспомнил, что первый текст, который написал Милослав Чемоданов на The Village, был про клуб We are Family. Это был такой гламурный клуб, и там выступала группа Gossip. Представьте, тогда ещё был период, когда гламур не ушёл.

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: Это такая отрыжка нулевых: все ждали, когда он сдохнет, но почему-то всё равно продолжали открываться новые места. Люди думали: «Ну наконец-то, 2008 год прошёл и пора уже отказаться от гламура», — но тут появляются какие-то люди из 90-х, какой-нибудь Горобий — и говорит: «А мы реально открываем новые клубы, и там собираются куча (людей. — Прим. ред.), и все танцуют, как будто ничего не было». 

  

 

Про странное название

Саша Шевелева: Сергей, кто тогда начинал писать для The Village в 2010-м?

Сергей Пойдо: Редакция на первом этапе состояла из четырёх человек: Даня Трабун, Аня Масловская, Оля Эйхенбаум и Дима Левенец. Потом мы нашли Алису По и долго её тренировали на то, чтобы она писала новости. Потом появилась Даша Князева, Саша Похвалин рисовал иллюстрации, Антон Мейк делал дизайн. Катя Малых сделала нам логотип.

Игорь Садреев: Слушай, а были другие варианты названия?

Сергей Пойдо: Других вариантов названия не было, его придумал не я, его придумал Вася Эсманов (Василий Эсманов — основатель Look At Me. — Прим. ред.), а я выдумал всю остальную идеологию.

Милослав Чемоданов: Это же дико сложнопроизносимое название, мои родственники до сих пор думают, что я работаю в каком-то «Дебиладже».

Игорь Садреев: Сотрудники администраций переспрашивали: «Это что, „Сельский час“ так переназвали?»

Саша Шевелева: Почему Вася выбрал это название?

Сергей Пойдо: У нас была идея, что мир становится глобальной деревней (теория Маклюэна). Человек в Берлине в 25 лет ничем не отличается от москвича того же возраста. И мы теперь соединены на уровне идей, смыслов и передачи информации, а не по географическому принципу. И ещё это про то, что Москва — одна большая деревня: тебе достаточно познакомиться с одним комьюнити, и ты будешь через полгода знать всю Москву.

 

 

Про потерю идеи

Саша Шевелева: Кто были вашими первыми читателями? У нас до сих пор ходит предание о том, что вначале читатели были очень дружелюбными и милыми людьми.

Сергей Пойдо: Ну да, это было всё то же комьюнити. Довольно быстро нас начала читать городская администрация. Они звонили, приглашали на разные встречи, экспертные сессии, пригласили на международный экономический форум в Питер делать выставку «Глобальные мэры».

Игорь Садреев: Ещё интересно подумать: вот накопилась эта энергия, а если бы не Собянин был мэром, а какой-нибудь Пупкин, всё было бы то же самое? 

Сергей Пойдо: Это зависит от чиновников. Они увидели запрос на изменение и довольно быстро этот запрос подмяли под себя. Как это обычно происходит у нас в России, всё строится по вертикальной системе: довольно быстро из процесса изменений ушли люди, они перестали что-то значить, они перестали в этом процессе участвовать. То есть подход снизу был уничтожен городской администрацией.

Саша Шевелева: Сергей, скажи, пожалуйста, что тебе не нравится в The Village сейчас?

Сергей Пойдо: У The Village было несколько периодов существования: период формирования идеи (этим занимался я), период развития идеи (с этим прекрасно справился Игорь) и этап потери идеи, потери понимания аудитории. Это то, что происходит сейчас. Почему произошла потеря идеи? В том числе она произошла после того, как наша мэрия подхватила идею комфортного города и сама начала активно пропагандировать изменения. The Village перестал отличаться от той повестки, которую предлагает городская администрация. И в какой-то момент нужно было остановиться: перестать писать об изменениях с беспощадным оптимизмом, потому что эти изменения требовали рефлексии, анализа и осознания, для кого они и что несут. Почему у нас Крымская набережная на ЦДХ сделана именно так? Почему она похожа на Хай-Лайн? Почему Хай-Лайн уместен в Москве? Почему в библиотеке имени Достоевского голландский дизайн, какое отношение это имеет к жителям города? Всё это нужно было рассказывать. Я называю этот процесс «копенгагенизация Москвы» — бездумное применение каких-то визуальных атрибутов европейских городов без понимания их сути. 

Игорь Садреев: Это сложная штука — разговор про тонкие настройки, а The Village был к тому моменту очень большим, и не было уже возможности говорить о тонких настройках. Люди были довольны удобной набережной, и их мало волновало, почему её стиль скопирован и откуда.

Сергей Пойдо: Я согласен. Но есть глобальная повестка дня, а есть локальная. Если ты уходишь от локальной, то переходишь к глобальной и совершенно отрываешься от ядра своей аудитории. Про ядро нельзя забывать, даже если ты становишься большим, глобальным и тебя читают три миллиона.

 

 

Про отличия от «Большого города» 

САША ШЕВЕЛЕВА: Когда вы начали, был ещё силён «Большой город», была «Афиша». Как вы себе объясняли, чем вы от них отличаетесь?

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Они не писали про город. Все тогда думали, что город неинтересен, и тот же «БГ» был оппозиционным изданием, а не городским. А мы говорили, что город — это не здания, дороги, бордюры, а люди в первую очередь. И это им нужны комфортные общественные пространства, кафе, рестораны, отсутствие пробок и так далее. 

САША ШЕВЕЛЕВА: Когда The Village пытался писать про муниципальные выборы, про урбанистику, оказывалось, что это всё не самые популярные материалы. Людей это не интересует так, как новые юбки, новые булочные или завтраки по 250 рублей.

СЕРЕЙ ПОЙДО: Безусловно, но что для нас является имиджевым материалом, что объясняет предпочтения ядра? Юбки или комфортный город? Если юбок становится много, вы становитесь медиа про юбки. С другой стороны, давайте ответим на вопрос: а что такое неинтересный материал? И как мы этот интерес оцениваем? Может ли медиа иметь образовательную функцию? Тот же самый материал про мэров собрал около 130 тысяч просмотров — это много. 

САША ШЕВЕЛЕВА: Сейчас бы его прочитали пять тысяч.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Возможно, это вопрос подхода. Сейчас городская повестка совсем не интересна и вообще не востребована, а вот года полтора-два назад надо было писать про рефлексию изменений. И на этой рефлексии можно было собирать и по 50 тысяч просмотров.

САША ШЕВЕЛЕВА: Скажи, а ты из Москвы?

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Да.

САША ШЕВЕЛЕВА: Значит, ты — единственный главный редактор The Village из Москвы. С «БГ» была одна проблема: его делали коренные москвичи для коренных москвичей. Им было интересно писать про диссидентское движение, московское наследие, упадок архитектуры. А вот то, где купить булку или штаны, как снять квартиру, «Большой город» не интересовало. Они это и так знали. The Village всё же поднялся, как мне кажется, за счёт людей, которые приезжали в Москву и не могли здесь сориентироваться без нашей помощи.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Возможно, это так, но ты знаешь термин «ньюйоркер»? Неважно, где ты родился, если ты соответствуешь определённым культурным признакам, ты считаешься ньюйоркцем. Так и мы хотели сформировать образ современного москвича. Что он делает? Он ходит в такие-то места, читает такие-то книги, интересуется городскими изменениями, дизайном, ходит в современный театр. Образ москвича, который создавал «БГ», коренным образом отличался от москвича The Village. Москвичей, которых описывал The Village, оказалось больше, потому что это понятие не было привязано к географическим границам.

 

 

Игорь Садреев: Я разницу с «БГ» очень просто определял: «Большой город» пишет про город прошлого, а The Village изначально был про будущее. Тут очень чёткое было всегда разделение. Это потом уже «БГ» стал тоже поднимать эти темы. При Казакове (Алексей Казаков — один из главных редакторов «Большого города». — Прим. ред.) «БГ» стал другим: он стал более лайфстайловым.

Сергей Пойдо: Когда мы придумывали The Village, мы брали идеи и у «БГ», и у «Афиши» и придумывали свои. Интересно, что в какой-то момент наш подход начали копировать и «БГ», и «Афиша». Дошло до того, что все медиа превратились в такой глобальный The Village. А редакция «Афиши», которая не помнит начало «Афиши», или редакция «БГ», которая не помнит начало «БГ», не понимали, что некоторые форматы заимствованы у них же, и делали такую копирку с копирки. Что сейчас происходит с «Афишей-Город»? Это The Village образца 2012–2013 года.

Саша Шевелева: Я хочу перейти к веку царствования Игоря. Как ты сюда попал?

Игорь Садреев: Я понятия не имею, почему меня выбрали. В 2010-м я сезон отработал на телике, до этого месяц был в «Снобе» — в этом террариуме, где моим начальником был Боря Акимов, который потом накормил всех мясом. (Борис Акимов — организатор фермерского кооператива LavkaLavka, до 2010 года работал журналистом в «Афише» и «Снобе». — Прим. ред.). 

Сергей Пойдо: Я помню, как выбирали Игоря. Когда я уходил, нужен был журналист, подходящий под голос The Village, а их не было. Профессиональных журналистов в редакции, скажем так, было мало. Игорь, наверное, помнит: всех этих людей мы растили сами. Тогда нужен был человек, который понимает идею The Village, с одной стороны, и с опытом работы в журналистике — с другой. Мы обсуждали определённое количество кандидатур — их было мало, потому что людей в Москве мало, и мы плюс-минус всех знали, и Лёша (Алексей Амётов. — Прим. ред.) предложил Игоря.

Игорь Садреев: Мы до этого пересекались с Лёшей по газете «Акция» в начале 2000-х. 

Сергей Пойдо: Да, и Лёша сказал, что вот этого парня стоит попробовать. Мы посмотрели на то, что он делал, и вот как-то так произошло, что они встретились с Лёшей и договорились.

Саша Шевелева: Игорь, когда ты пришёл в The Village, какой у тебя был план действий? Какая была идея?

 

 

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Если честно, сначала у меня не было никакого глобального представления. Я, скорее, в процессе работы начал понимать, что нужно делать. С вводными идеями я абсолютно был согласен, а дальше стало понятно, что The Village быстро растёт и нужно придумывать что-то новое.

САША ШЕВЕЛЕВА: Давай выясним про рост. Сергей, какая у вас была аудитория?

Сначала герои и были читателями. Но чем больше аудитория, тем больше разница между героем и читателем

 

СЕРГЕЙ ПОЙДО: В самом начале у нас было 20–30 тысяч уникальных посетителей в день, и сама редакция была очень маленькой. Когда лицо The Village было сформировано, мы решили перетащить с Look At Me на The Village культуру, события и кино. Вместе с этим в редакцию перешли несколько обозревателей из Look At Me. Потом, перед уходом, я писал план расширения аудитории и редакции. И после этого пришёл Игорь. 

САША ШЕВЕЛЕВА: На каких читателей вы ориентировались в 2010 году? Во многих журналах, я знаю, был образ рядового читателя: скажем, Иван Иванов, 35 лет, работает в компании «Телеком», ездит на Ford Focus, женат, двое детей.  

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Мы развивались со своей аудиторией, с городским креативным классом. Нашей аудиторией был молодой москвич в новом понимании. Маленький ещё Facebook был, нас не было во «ВКонтакте», никто не умел пользоваться социальными сетями. И The Village рос с количеством активных европеизированных горожан. Через The Village мы хорошо можем понять, сколько нас всех теперь есть. Мы называем сейчас эти огромные цифры аудитории, даже не задумываясь, что это количество означает, насколько нас теперь много.

САША ШЕВЕЛЕВА: Я бы так не идеализировала читателя. Читая комментарии, я бы не сказала, что у нас тут только европеизированные горожане. Это очень разные люди.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Давайте тут тоже разделять и понимать, кто эти комментарии пишет. Про это Вася Эсманов (Василий Эсманов — основатель Look at Media. — Прим. ред.) говорил, что нормальные люди комментарии не пишут.

АЛЕКСАНДРА ШЕВЕЛЕВА: А как ты себе представлял рядового читателя? Это был конкретный друг на Facebook?

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Сначала герои и были читателями. Но чем больше аудитория, тем больше разница между героем и читателем. Героями были активные горожане, а читатели — те, кто хотел ими стать, кто интересовался городом. Та же «Стрелка», которая запустилась вместе с The Village, — это общественное пространство, где человек чувствует, что город его. Наличие общественных пространств — это термометр свободы в городе, по которому можно определять уровень развития и свободы гражданского общества. Тогда в Москве началось формирование городской культуры: город на самом деле принадлежит человеку, а вещи или места — тот путь, которым мы можем прийти к изменениям.

  

 

Про политику на The Village

Саша Шевелева: Игорь, то есть ты никогда не управлял редакцией до этого?

Игорь Садреев: Я хорошо помню, как мой начальник с телика, когда я уходил, подумал, что я сошёл с ума: уйти с федерального канала в какой-то непонятный интернет-проект. На самом деле я свалил с телика в очень удачное время: через два сезона телевидение превратилось в сплошной ад. Когда я пришёл в The Village, меня встретила в редакции Оля Полищук. Мы с ней как-то сначала друг друга не поняли. Поначалу это был адок: она не позволяла мне вообще ничего делать. Первый месяц я приходил в редакцию и молча сидел у компьютера. Полищук командовала: «Масловская — давай! Похвалин — рисуй!» Я так: «Может, это?» — «Не надо!» — «Может, это?» — «Не стоит!» Я постепенно что-то на себя  пытался брать: «Давай я что-нибудь почитаю? Давай я в магазин схожу?» Потом мы начали скандалить, а потом мы с ней стали в чудесных отношениях.

Сергей Пойдо: Оля — прекрасная, и мне с ней было просто.

Саша Шевелева: Игорь, но когда ты пришёл, у тебя была какая-то идеология?

Игорь Садреев: Честно — не очень. Я понял, что нам каким-то образом нужно меняться, зимой 2011-го, когда начались протесты. До этого The Village про политику практически не писал, мы даже Лужкова рассматривали с точки зрения кого угодно, только не большого политика. Помню, что то же самое было и у читателя: они в комментариях вообще обалдели, когда пошли прямые трансляции с митингов. Но в самом начале передо мной стояла задача из команды, где все занимаются всем, сделать стандартную редакцию, где есть фоторедактор, фотограф, редакторы рубрик и так далее. На это ушло много времени, и это было самое сложное.

Саша Шевелева: Правильно ли я понимаю, что The Village изначально отказался писать о политике?

Сергей Пойдо: А давайте определимся, что такое политика?

Саша Шевелева: Я имею в виду, что в какой-то момент The Village из городского издания стал изданием про идеологию современного горожанина, как мы это называем.

Игорь Садреев: Кстати, Сергей, скажи, а вы писали про расследования Навального в 2010-м?

 

 

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Если честно, я не помню. Но про политику мы писали — это совершенно точно: мы писали репортажи про протесты националистов, мы писали итоги года. Политика всегда была именно потому, что есть какие-то глобальные темы, которые интересуют любого москвича, и их невозможно не замечать. Другое дело, что в какой-то момент в общественном поле политики стало больше, и у Игоря была задача придумать, как теперь интегрировать политику на The Village в большем объёме и при этом отличаться от «Большого города».

ИГОРЬ САДРЕЕВ: После думских выборов — они были в понедельник вечером 5 декабря на Чистых прудах — была вся редакция с дизайнерами и ребятами из техразработки. А утром во вторник мы узнали, что Лёшу Кио, тишайшего дизайнера в очках с роговой оправой, задержали, и наш юрист ездил его вызволять. Всё, тогда стало понятно, что с этой темой нужно работать, что она уже не отпустит. Иногда мы перетапливали, и читатели спрашивали: «Вы чего? Зачем вы об этом пишете? Зачем так много?»

САША ШЕВЕЛЕВА: Я помню, что на The Village вышел репортаж с белоленточного митинга, где вы спрашивали у людей: «А что вас не устраивает в городе?» Это было странно, потому что люди на этот митинг явно вышли не из-за велодорожек.

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Это была наша попытка нащупать собственный подход. Огромное преимущество The Village — тут спасибо Серёже (Сергею Пойдо. — Прим. ред.) — что они с самого начала поставили The Village как издание, которое не занимает чью-то сторону. Если «БГ» публиковал обложки с призывами выходить на митинг, The Village никогда не мог себе этого позволить, хотя сами сочувствовали. Поэтому формат онлайн-трансляции нам очень помог: сохраняя слегка отстранённую позицию, мы рассказывали о том, что происходит в городе. Когда нас спрашивали: «Зачем вы это делаете?» — мы отвечали: «Это же происходит в нашем городе. Мы же городское издание».

САША ШЕВЕЛЕВА: У тебя были какие-то внутриредакционные запреты: об этом мы пишем, а об этом мы никогда не пишем? Криминал?

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Про криминал мы, действительно, никогда не писали. До какого-то момента было мало политики, а так — нет: больше, наверное, запретов не было.

  

 

Про наших героев

Саша Шевелева: Давайте поговорим про героев. Как вы определяли, про кого писать?

Игорь Садреев: Тут мне всегда было сложно. Меня тянуло на материалы типа «Женщины торгуют колготами в переходах», а Полищук всегда ставила меня на место: «Блин, очнись! Где The Village, а где переходы!» Вот «БГ» сделал бы такой материал.

Милослав Чемоданов: «БГ» в последние свои годы выглядел так, будто это очень скучающее издание. Редакции, видимо, самой было очень скучно, им было интереснее делать фотографии всяких фриков, бомжей, женщин, торгующих колготками. «Что? Нормальная жизнь? Ох, поскорей бы она закончилась. Давайте сделаем сумасшедшее что-нибудь». А нас интересовали другие герои и другие события.

Сергей Пойдо: То, за что вы ругаете «БГ», в The Village тоже было. Это называлось «Люди в городе». Мы ходили по городу и просто опрашивали людей, например, гуляющих в парках.

Милослав Чемоданов: В «Людях в городе», мы, скорее, выбирали героев, с которыми могут себя ассоциировать читатели. Например, люди, которые храпят (это огромная проблема!), люди с огромными тележками в «Ашане».

Игорь Садреев: Абрамович, Капков, Собянин — что мы знали о них тогда? Представить, что они станут локомотивами культурной революции в городе, было невозможно. Все же ржали, когда Собянин прокатился на велосипеде по набережной на Воробьёвых горах: его велик был без заднего щитка, и на его костюм летела вся грязь. А он ехал — довольный — и улыбался. Были ребята, которые делали маленькие, но крутые дела: первый уровень героев, абсолютно наши люди. А второй уровень — Собянин, чиновники — с этим было сложнее. Мы всегда сторонились этого. Тех же муниципальных депутатов в 2010-м сторонились, а потом оказалось, что у них есть свои роли в улучшении города. Герои возникали и менялись в зависимости от ситуации. Максим Кац — что мы о нём знали? Чувак играет в покер, а теперь — муниципальный депутат. 

Саша Шевелева: Милослав, скажи, пожалуйста, как при тебе изменились герои The Village? 

 

 

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: На первой неделе моей работы в 2012-м у The Village было 200 тысяч уникальных пользователей в неделю. Уже тогда издание не умещалось в те рамки, которые ему ставили. Я только сейчас узнал, что перед Игорем стояла задача внедрить культуру в The Village. А мне ставилась задача развить этот вяленький раздел и сделать из него большую и весомую рубрику Weekend. Наша аудитория уже тогда переросла поклонников никому не известных исландских диджеев, винил, «Солянку». Мы больше не пытались играть в снобиков. В 2014 году на The Village, на минуточку, за год зашли 21 миллион. Мы должны были реагировать по-своему на реальные потребности более широкой аудитории. А аудитории стали интересны более популярные, общечеловеческие вещи. Но самые разные темы мы старались подавать через конкретных людей. 

Кто эти люди, эти странные три человека, которым интересно, почему Крымская набережная похожа на Хай-Лайн? 

 

ИГОРЬ САДРЕЕВ: На самом деле это важная штука. Вот Валерий Леонтьев — кто он? Человек, пляшущий в кожаных стрингах в свои 65 лет? А я читал материал Бори Барабанова про него, в котором я узнал и про его эксперименты, и про «Игру престолов», которую он смотрит. И это всё мне дико понравилось. Я к тому, что когда ты смотришь на привычные вещи по-новому — это здорово.

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: В 2014 году, когда Игорь от нас ушёл, мы остались сиротами: редакция, город, вся Москва плакала. Мне «повезло» руководить редакцией в кризисное время, когда Москва дала трещину: нефть падала, рубль падал, Крым стал нашим. Все чувствовали неуверенность в завтрашнем дне. Руководство издательского дома выбрало меня «кризисным менеджером», наверное, потому, что думало, что я смогу успокоить редакцию лучше других. В это же время к нам присоединились Hopes & Fears. Настроение того самого ядра, про которое говорил Серёжа, сильно изменилось. Раньше была вера в идеализм, в завтрашний день, а сменилось всё отсутствием веры, непониманием, что будет завтра. Иногда мы возвращались и проверяли пульс у того самого ядра аудитории: оно вообще живо? Кто эти люди, эти странные три человека, которым интересно, почему Крымская набережная похожа на Хай-Лайн? Люди думали, как не сдохнуть, что бы покушать и где бы штаны купить. В начале лета 2014 года The Village имел уже огромную аудиторию — порядка 2 миллионов человек в месяц. Мы старались (не выпендриваться. — Прим. ред.) быть друзьями читателям, давать им выбор и не давить на них. «Нравится вам Путин — окей, можно понять».

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Здесь нужна ремарка — facepalm.

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: Ну окей — про Путина я загнул. Мы поняли, что наша задача — объединить вокруг себя этих людей и сказать: «Наверное, идея комфортного города накрылась (медным тазом. — Прим. ред.)». Может быть, мы будем смотреть на вещи иногда насмешливо, но мы будем рассказывать про город как он есть: со всеми его проблемами и надеждами, но без пессимизма. Когда в Киеве начался замес, у нас ещё там была редакция, и мы тогда думали: «Горящие покрышки — это The Village или нет? Освещать или не освещать?» Чуваки из киевской редакции спрашивали нас: «Нам про это писать или только об открытии нового кафе?» Это было жёстче, чем Болотная.

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Мы с киевской редакцией оказались по разные стороны баррикад. Мы издание вроде бы одно, но при этом ребята там понимают, что делает Россия, и мне с ними было очень сложно делать один сайт. Это был очень жёсткий момент. Когда начался Евромайдан, The Village ещё работал в Киеве. То, что киевская редакция должна была транслировать для своей аудитории, уже тогда шло вразрез с тем, что хотела видеть российская аудитория. Когда киевская редакция закрылась, стало проще: я сейчас не представляю, как можно было бы иметь полноценную украинскую редакцию в рамках одного бренда.

 

 

Про лучшее, что случается в жизни москвича

Саша Шевелева: Сергей нас упрекнул в том, что сейчас у The Village настолько большая аудитория, что мы уже не понимаем, для кого пишем.

Игорь Садреев: Нужно понять, как общаться с большой аудиторией. Я вернусь к примеру с Валерием Леонтьевым: у поп-культуры есть важная задача — это единственное, что объединяет общество в России. Григорий Лепс — это тема для разговора в любой точке России: ты в караоке поёшь эти песни, и чувак с другого конца страны тоже.

Сергей Пойдо: На самом деле, людей должна объединять не поп-культура, а культура. В отсутствие культуры клеем в обществе становится поп-культура. 

Игорь Садреев: Можно и так сказать. Очень интересная задача — научиться говорить с аудиторией в два миллиона или в десять миллионов. При этом проблема The Village в том, что мы говорить о Лепсе не могли. Мы должны были говорить про другое, и я до сих пор не очень понимаю, как это делать. Возьмём три города: Москва, Петербург, Киев. Люди там носят разное, в разные места ходят, в Питере пьют так, а в Москве — так. В Киеве одеваются вот в это, потому что нет ни IKEA, ни H&M. По материальному признаку этих людей было не объединить, но The Village им давал идею какую-то. Почему мы запускали серию про регионы: можно сделать The Village в Новосибирске, можно — в Нижнем Новгороде. Я был в Нижнем Новгороде на фестивале Alfa, я удивился: прошёлся по набережной, и там заведения с характерными названиями (бар «Бар») и узнаваемые типажи.

Саша Шевелева: Ты живёшь в Москве, в Нижнем Новгороде или в Питере, но при этом ты ощущаешь себя европейцем. Ты хочешь, как европеец, одеваться, завтракать в кафе по утрам, выгуливать маленькую собачку в парке.

 

 

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Что такое европеец? Чем Европа отличается от России? Одежда — это только способ прийти к этому пониманию. Основная европейская ценность — это ценность человеческой жизни: человек важнее государства. Когда сейчас наше государство на уровне культурной политики говорит, что мы — не Европа, оно на самом деле говорит: «Ваши жизни ничего не значат. Вы — никто». Потеря идеи The Village произошла ровно потому, что нам всем сказали: «Всё, ребята, до свидания: никаких европейских ценностей, никакой ценности человеческой жизни. Вы не можете повлиять на городскую жизнь, вы не можете свободно использовать свой город, вы будете использовать его так, как мы скажем». 

The Village прошёл вместе с городом путь от «мы не в Европе, мы в жопе» до «мы в Европе», и сейчас снова мы возвращаемся к фразе, что мы всё-таки не в Европе, а в жопе. А Бирюков по-прежнему работает

 

Есть два понимания свободы: первый уровень — это «свобода от», а второй уровень — «свобода к». «Большой город» всегда писал про «свободу от». «Свобода от режима» — это негативное понятие, это то, что тебя сдерживает. А «свобода к», о которой писал The Village, — это позитивное понимание, это свобода к реализации личного собственного проекта, свобода к действию: я хочу сделать, я хочу поменять, я этого добьюсь. Естественно, это всё было на уровне ощущения. Я читал The Village и понимал, что на уровне интуиции мы все сходимся в этом и с Игорем, и с Милославом, и эта идея продолжается.

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Я вдруг вспомнил, что в 2010 году делал для «Большого города» материал про то, как Пётр Бирюков пришёл в кафе на Патриарших прудах и ему не понравились столики на улице. Когда ему сказали: «Ну мы же в Европе, поэтому выставляем столики на улице», — он ответил якобы: «Мы не в Европе, мы в жопе». Смотрите, как интересно: The Village прошёл вместе с городом путь от «мы не в Европе, мы в жопе» до «мы в Европе», и сейчас снова мы возвращаемся к фразе, что мы всё-таки не в Европе, а в жопе. А Бирюков по-прежнему работает.

САША ШЕВЕЛЕВА: Меня как читателя всегда привлекало в The Village, что в какой бы дыре ты ни жил — в Западном Бирюлёве или в Одинцове, — ты мог открыть сайт и получить ощущение, что в Москве может быть симпатичная жизнь: квартиры с белыми стенами, румяные девушки в фартуках, производители мебели для кошек с умными лицами.

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: Ровно для того же женщины в метро читают «7 дней»: они сидят в метро, едут в Бирюлёво, открывают журнал — и вот они уже в квартире Михаила Шуфутинского. Если вы возьмёте любого москвича и спросите: «Что лучшее случилось с тобой в этом году?» — он ответит: «Ну я в Израиль съездил, в Берлин, ещё на Бали отлично провёл время». Получается, что все лучшие события жизни москвича связаны с тем, как он свалил из Москвы. При этом The Village до сих пор пишет про то, что в Москве тоже можно жить. Если в пойдовском The Village писали о том, что в Москве классно жить, а завтра может быть ещё класснее, то сейчас The Village пишет про то, что даже современный образованный человек иногда в Москве может чувствовать себя нормально.

Игорь Садреев: Мы не доехали до Копенгагена, остановились где-то в Гданьске. Ну тоже Европа. Но интересно, как же быстро всё замораживается.

  

 

Про оптимизм как форму протеста

Саша Шевелева: Давайте перейдём к видению будущего. Скажите, как вы все думаете: можно ли делать The Village в 2015-м?

Сергей Пойдо: Конечно можно. Нужно придумать, какой The Village. Нужно объяснять аудитории, что происходит, что дальше будет, как дальше жить. Этого понимания у людей нет. Они находятся в шоке, панике и апатии. Что дальше делать? Оставаться или уезжать? Как это можно всё поменять? Образа будущего нет сейчас. Вот это главная идея — сформировать образ будущего. А дальше подумать, как к этому будущему можно прийти.

Игорь Садреев: Есть идея, что вот этой старой московской диссидентской тусовкой становится как раз изначальная аудитория The Village. Сначала нам казалось, что мы управляем городом, что мы можем задавать направления, а теперь мы будем сидеть на кухнях в очках с роговой оправой. А что остаётся? Я не вижу позитивной повестки, как этому можно противостоять. Я в субботу был на церемонии «Золотой маски», когда Мединскому крикнули: «Верните „Тангейзер“!» (на вы), люди яростно аплодировали десть минут. Это казалось каким-то вызовом. Мы уже в этой смешной ситуации. И уже не говорит никто про одиночный пикет или про митинг у министерства культуры. Ты просто захлопаешь Мединскому из зала, и уже чувствуешь себя героем.

Сергей Пойдо: Я наблюдаю сейчас две тенденции: активные горожане, желающие перемен, уезжают либо в Европу, либо в регионы. И это будет продолжаться. Сейчас The Village — это глобальная газета, которая рассказывает про город — не про Москву, а город вообще.

 

 

МИЛОСЛАВ ЧЕМОДАНОВ: Ваш взгляд несколько депрессивен, поэтому я выступлю в качестве идиота-оптимиста. В 2010-м было очень много веры в личность. Потом оказалось, что это не так уж круто работает в рамках общего мироустройства. После 2010 года государство начало немного троллить своих же жителей, и оказалось, что потуги этих самых отдельных героев недостаточны. К 2012 году появилась новая идея: «А если мы соберём 50 тысяч человек и все хором скажем: „Алло!“ — нам кто-нибудь ответит или нет?» С вертолёта сделаем селфи, и тогда все точно (удивятся. — Прим. ред.). И люди разочаровались: один человек что-то делает — это не работает, миллион выходят на митинг — не работает, а что работает? Мне кажется, сейчас нужно объединяться в группы: объединиться в группу и изменить микроклимат конкретного района — вполне возможно. Поэтому люди и едут в регионы, там проще сделать что-то группой.

Получается, что все лучшие события жизни москвича связаны с тем, как он свалил из Москвы. При этом The Village до сих пор пишет про то, что в Москве тоже можно жить

 

ИГОРЬ САДРЕЕВ: Теория не малых дел, а средних дел. Закон о парковке одним двором ты не изменишь, поликлинику не отстоишь, только разве что процедурный кабинет. Такое ощущение, что потолок сверху очень низко, да ещё и пол всё время поднимается. Но сохранять оптимизм нужно. Я не уверен насчёт растекания в регионы, мне кажется, что с чиновниками на местах тоже особо не забалуешь. Мне кажется, мы сейчас снова возвращаемся к модной идее «пора валить». Если уж Евгения Чирикова уехала в Прибалтику, то что говорить про нас. Думаю, что The Village будет огромным изданием с фигой в кармане. При этом прикладной характер издания, конечно, остаётся. У меня кот заболел, и я побежал на старый «БГ» и The Village искать ветклиники и что про них люди пишут. Другого у меня источника информации о городе по-прежнему нет. Видимо, это значит, что The Village заморозится в тех же границах, что есть сейчас, и не будет через два года 40 миллионов читателей. Может быть, это и неплохо.

СЕРГЕЙ ПОЙДО: Когда мы запускались (ещё раньше «Дождя), у нас был такой внутренний девиз: «Оптимизм — единственная форма протеста». И это очень важно, потому что сейчас оптимизм — единственное, что нам остаётся.

 

   

Редакция The VIllage выражает благодарность кафе «Булка» за помощь в проведении съёмки