«К чему дорога, если она не приводит к храму?»: Хватает ли Москве церквей The Village поговорил с архитекторами Даниилом Макаровым и Филиппом Якубчуком о программе «200 храмов» и закрытости церковной архитектуры

Карты

Наталья Шавкунова

Противостояние в парке «Торфянка», во время которого жители Лосиноостровского района Москвы выступили против строительства церкви, стало одним из главных городских событий 2015 года. Программа «200 храмов», запущенная в столице более пяти лет назад, регулярно вызывает скандалы, и при этом вопрос о том, сколько на самом деле Москве необходимо новых церквей, до сих пор остаётся открытым. Зимой 2016 года архитекторы из творческого объединения «Квадратура круга» представили исследование Urban Sacred («Городское культовое»), в рамках которого они с помощью анализа больших данных оценили ситуацию с насыщенностью Москвы культовыми постройками. В результате исследования выяснилось, что городу действительно не хватает православных храмов: во многих районах спрос сильно превышает предложение. При этом программа по массовому строительству новых церквей «200 храмов» может этот спрос покрыть, но только при условии разумного подхода к её осуществлению. В противном случае у христианских общин возникают конфликты с жителями районов.

The Village встретился с авторами исследования Филиппом Якубчуком и Даниилом Макаровым, чтобы узнать, почему церковная архитектура в России превратилась в замкнутый институт и как храму найти своё место в спальном районе — и при этом порадовать не только верующих.

Мы хотим через исследование обратить внимание большого профессионального сообщества архитекторов на тему храмов, показать, что она тоже может быть интересной. С другой стороны, мы бы хотели показать маленькому сообществу церковных архитекторов, какими могут быть современные подходы, чтобы сдвинуть дискуссию на эту тему с мёртвой точки.

Закрытость сообщества церковных архитекторов — это наследие времени. В советское время церковь была превращена в гетто. 70 лет, кроме единичных проектов, ничего не строилось. За это время в церковной среде выросло отношение к окружающему миру как к враждебному, которому нужно противостоять. Кроме того, выработалось восприятие себя как чего-то из прошлого. Церковь была последним общественным институтом, который остался от Российской империи. Постепенно церковь сама стала воспринимать себя обломком прошлого мира, который современности не принадлежит. Отсюда и возникло желание заполнить эти 70 лет: давайте, мол, вернёмся в 1917 год и начнём с той точки, где мы закончили. К тому же церковь изолировала себя. Физически это выражается в заборах, которыми обносят вновь строящиеся храмы.

МАКАРОВ: Есть смысл говорить о российском повседневном восприятии постмодернизма, в котором разные социальные сферы начали облекаться в разные так называемые стили. Если это офисное здание, то оно обязательно должно быть всё в стекле, чтобы получилось что-то вроде хай-тека. Жилой дом должен быть в «стилях» шале или прованс. Церковной архитектуре присвоили веер стилей от псковского и византийского до классического. Дальше, как правило, не идёт. Иногда — модерн. Это считается верхом современности. Этот образ мысли визуальными стереотипами распространяется и на храмовое зодчество, хотя подобный подход к проектированию давно устарел. В итоге мы имеем выход из пространства критики. А заодно коллективную шизофрению: мы живём головой одновременно в нескольких эпохах.

О программе «200 храмов»

Якубчук: То, что в Москве недостаточно храмов, было очевидно. Мы хотели перевести эту очевидность в цифры, чтобы было понятно, сколько их не хватает и где. Если посмотреть на спальные районы в воскресный день, то там есть церкви, где люди стоят снаружи храма, потому что внутри уже нет места. До революции ходить в храм считалось обычным делом. Сейчас это почти подвиг. В цифрах получается, что общая вместимость всех московских храмов — 235 тысяч человек. При этом потребность в них испытывают приблизительно 500 тысяч человек. Последнюю цифру мы не спекулируем. Мы посмотрели на последнюю перепись населения, согласно которой 5 % населения — это люди, которые периодически ходят в храм. Понятно, что есть 70 %, которые считают себя православными, но при этом в храмах не появляются.

Существование программы «200 храмов» было одной из причин, по которой мы взялись за исследование. Мы пытались предлагать наши проекты в программу и обратили внимание на то, как она осуществляется. И обнаружили, что никакого серьёзного предварительного исследования для неё никто не провёл. В то же время мы поняли, что эта программа — беспрецедентный в истории случай: столько храмов единовременно никогда не строили. При подготовке программы на карту просто наносили радиусы доступности существовавших храмов — и механически пристраивали новые. Нас это шокировало. Мы решили предложить своё видение критериев, исходя из которых стоит располагать новые постройки. Программу «200 храмов» мы рассматриваем как 200 шансов найти новую церковную архитектуру. Сейчас, правда, осталось 170, потому что 30 храмов уже построены — или, по крайней мере, спроектированы.

Якубчук: Вагончики, которые сейчас возводят на окраинах, — это временные храмы, которые предваряют постоянные. Нас они не смущают ни капли. Наоборот: мы видим, что в этом есть здоровый элемент архитектуры соучастия. По сути дела, храмы — это одни из немногих социальных объектов в России, которые строятся хоть при каком-то участии будущих пользователей. Этот потенциал нужно использовать. У нас, как правило, на людей всё спускается в готовом виде. Вот, на тебе парк, на тебе детский сад, общественный центр. Но это не единственный способ. Есть такие методы проектирования, при которых сообщество само является коллективным заказчиком. Церковь могла бы на основе этой программы показать пример, как вовлекать будущих пользователей в процесс проектирования и этим достигать лучшего результата. Пока по факту этого не происходит. Да, есть временные вагончики, но это не даёт такого эффекта. Приход пока не становится коллективным заказчиком.

Коллективное самосознание у прихода есть, но, к сожалению, этот коллектив редко открыт окружающему миру. Это довольно закрытое сообщество, и это выражается в том, что со временем участок земли с храмом просто огораживается забором и выключается из города. Из-за этого возникают протесты местных жителей, у которых отняли существенный кусок. Храм от этого тоже страдает, потому что он получает мощную антирекламу. Вместо того чтобы быть миссионерским центром, он становится «цитаделью зла». Религиозная группа оказывается в осаде, и зачастую она искренне уверена, что это потому, что они христиане, хотя это не всегда так.

Макаров: Отторжение местных жителей — результат нескольких факторов. Это и неправильный выбор места, и недостаточно хорошо организованные общественные слушания, и дальнейшая изоляция. Это и эстетическое отторжение: люди не воспринимают ту стандартную церковную эстетику с псевдозолотом, которую им предлагают: она ассоциируется со сребролюбием. Всё в комплексе начинает делить людей на тех, кто за храм, и на тех, кто против.

При этом недостаточно лишь сделать современный дизайн. Нужны современные подходы: развитие социальных функций, развитие приходской жизни с активным вовлечением прихожан и жителей прилегающих районов, коммерческих функций, которые работают на благо города, развитие общественных пространств — но ничего из этого не происходит. Проблема комплексная, и решать её тоже нужно комплексно — от стратегии развития приходской жизни до каких-то мелочей вроде булочных на территории храма и отсутствия забора вокруг него.

О том, чем храм может быть полезен
местным жителям

Якубчук: Мы предлагаем воспринимать территорию вокруг храма не как закрытую, куда посторонним вход воспрещён, а как буферную — которая даёт блага местным жителям и при этом тоже используется приходом. Приход в данном случае воспринимается как оператор места. Операторы есть, к примеру, в парках — это прокаты велосипедов и киоски. Храм тоже вполне может выполнять такую функцию. Когда мы с этими предложениями обращались в «200 храмов», нам говорили, что это всё здорово, но такого не бывает. Но недавно мы обнаружили место, где это работает. В Перово о. Алексий Батаногов, настоятель прихода Фёдора Ушакова, при выборе места для храма между хорошим раскрученным сквером и сквером с дурной репутацией вокруг технического водоёма бывшего тут химзавода выбрал последний. Он решил, что с помощью храма сквер можно ревитализировать и превратить его в полноценный городской парк. Сейчас там стоит временный деревянный храм, но собираются строить каменный. И там проводят городские фестивали. Приход небольшой, всего человек 50, но они смогли провести фестиваль, который собрал 5 тысяч жителей, — первый на памяти местных большой праздник в этом парке. Так стоило бы осуществлять программу везде. Жаль, что это обычно зависит только от инициативы конкретного священника с нормальным взглядом на вещи.

О сверхпопулярных храмах на окраине

ЯКУБЧУК: На периферии города есть несколько аномально популярных храмов. Среди них, например, церковь Вознесения в Коломенском. Она популярна просто потому, что это памятник архитектуры. Службы там проводят крайне редко — только чтобы она продолжала считаться храмом. Но есть, например, храм Архангела Михаила в Тропарёве. Это храм с активной приходской жизнью и миссионерской деятельностью. Там служит отец Андрей Кураев. Думаю, что он тоже вносит в его популярность какую-то лепту.

Мы считали популярность храмов по количеству запросов в поисковых системах. Центральные храмы в основном ищут как памятники. Вокруг центра есть территория, где храмы непопулярны, поскольку территории не населены. А дальше от центра опять начинаются искомые храмы, причём среди них есть как памятники архитектуры, так и новые храмы. Это означает, что храмы ищут по прямому назначению, то есть чтобы их использовать. Люди смотрят расписание богослужений, чтобы прийти именно на службу. Их не ищут из-за того, что они какие-то там красивые. 

МАКАРОВ: Перенасыщенность центра храмами — не проблема, потому что они возмещают дефицит на окраинах. Почти все храмы в центре пользуются высоким спросом, у них стабильные приходы, которые разнообразны по географии. Люди стекаются в центр из абсолютно разных районов Москвы. Возможно, если программа «200 храмов» будет хорошо решена и дефицит храмов исчезнет, центральные храмы всё равно будут пользоваться популярностью, потому что там есть сложившаяся община.

ЯКУБЧУК: Люди часто ездят к конкретному священнику и конкретным людям, с которыми они привыкли жить церковной жизнью. Происходит примерно то же самое, что и в будние дни, когда люди ездят с окраин в центр на работу. Это тоже случай маятниковой миграции. Наверное, так оно и останется. Есть два типа храмов: храм шаговой доступности, в который проще пойти с детьми или людям старшего возраста, и храмы, если грубо сказать, субкультурные. Каждый храм собирает немного разных людей. Какие-то — более прогрессивные, какие-то — наоборот. Где-то творческих людей больше, как в Климентовском храме. А в каких-то храмах упор идёт на патриотическое воспитание, и там можно встретить казаков с нагайками.