Спасти и сохранить: Нужен ли Москве квартал «Погодинская» The Village узнал, как жилось в конструктивистском посёлке его бывшим обитателям, а также выяснил, возможно ли сохранить здания, предназначенные под снос

В 2012 году комиссия вынесла решение о сохранении квартала — несмотря на то, что «Погодинскую» не признали объектом культурного наследия. Тем не менее, с точки зрения архитектуры и истории квартал сочли достаточно ценным, чтобы не сносить. Казалось бы, вопрос решён, но закон позволяет собственнику зданий повторно выносить вопрос о сносе на рассмотрение комиссии, что и было сделано в июне 2015 года. Тогда на предварительном заседании рабочей группы вынесли решение о предварительном согласии со сносом. Причём комиссия собралась не в полном составе — и протокола, который бы подтвердил решение о сносе, в итоге не составили. Ясно, что формально комиссия действовала в должном порядке, однако окончательного решения никто не принимал. И то, что Объединение административно-технических инспекций называет ордером на подготовку стройплощадки, раньше называлось просто ордером на снос. Просто снос не может быть возможен без подготовки, а стройка не может начаться без снова предыдущих строений.

Сейчас в квартале ровным счётом ничего не происходит. Участок огорожен, во двор пройти нельзя, но никаких видимых манипуляций со стройкой не проводят. Если пройти чуть дальше вниз по улице Погодинской, то можно увидеть пёстрый дом — что-то подобное планируют возвести и на месте корпусов, которые теперь расселены. По словам бывших жителей, именно благодаря соседней стройке их дома начали приходить в аварийное состояние. Теперь несколько экспертов подали заявки в департамент культурного наследия, чтобы попытаться повторно присвоить охранный статус зданиям — уже как памятникам архитектуры. Надеемся, что по заявкам дадут положительные заключения.

Мы с семьёй прожили в конструктивистском квартале на Погодинской почти тридцать лет. Поначалу я и некоторые соседи пытались бороться с решением о сносе, но, конечно, с самого начала это было бесполезно, потому что большинство жителей нашего дома просто купили. Мы только два года как переехали — с января 2014 года живём в Басманном районе, а само выселение длилось чуть ли не восемь лет. На первых порах в него не очень-то и верилось. Хотя кое-кто из соседей сразу понял ситуацию и уехал, получив деньги за свои квартиры. 

Все жильцы разные. Некоторые были равнодушны к самой «Погодинской» — они не чувствовали района и своих квартир, не наполняли жилище в соответствии с его сутью. Поэтому неудивительно, что многим было всё равно, выселят их или нет. Люди искренне удивлялись, получая за квартиры хорошие деньги. А мы выставляли чёткие требования к месту, в которое переедем. Наши пожелания выслушали, а потом спросили: «Вы вообще знаете, какова рыночная стоимость вашей квартиры?» Тогда я поясняла, что продаю не квартиру, а своё нежелание отсюда уезжать — и оно стоит именно столько.

По документам нас выселяли трижды. Мы три раза подписывали соглашение об освобождении жилплощади — и я даже не знаю почему, у них какие-то свои порядки. Одно время по дому ходила женщина, представитель компании «Воскресенск-инвест», которая всё интересовалась, не хотим ли мы переехать в «прекраснейшую квартиру в Солнцеве». На что я спрашивала, не собираются ли нам предоставить там целый этаж. Нет, говорят, трёхкомнатную квартиру. С появлением «Донстроя» стали наконец подбирать грамотных риелторов, которые услышали наши пожелания. Например, мы хотели жить в старом доме. В «Погодинской» у нас всё сохранилось со времён постройки — старые окна, подоконники, двери — и мне хотелось жить в аналогичном месте. В итоге риелторы согласились на наши условия, всё было вполне пристойно. О варварских методах расселения говорить не приходится, и никаких претензий к подбору нашей нынешней квартиры мы не имеем. Другое дело, что немало лет жизни для нас оказались потеряны — многое было жаль оставлять.

С точки зрения архитектуры квартиры в конструктивистских домах для меня всегда были высшим достижением советского домостроительства. По крайней мере, они сделаны абсолютно рационально — даже с самой гениальной перепланировкой лучше ни за что не сделаешь. По соотношению площади и планировки всё вообще совершенно чётко выверено. К тому же какими-то минимальными средствами архитекторы умудрились сделать внутри такие вещи, которых сейчас нигде не найти, — всё рассчитано так, чтобы каждая интерьерная композиция была выполнена с учётом дополнительных осей симметрии. Например, у нас в коридоре стояли два шкафа, которые образовывали симметричную композицию, а их вставные дверки сделали точно такими же, как в ванную и в туалет. Причём шкафы стояли абсолютно симметрично относительно друг друга и так же симметрично занимали пространство в стене. Кроме того, когда мы переехали, ещё застали наружную проводку на роликах, и даже она была необыкновенно красиво сделана.

Систему освещения тоже подобрали правильно. Вы входите и будто попадаете в два коридора: один пошире, другой поуже, причём второй — всего 98 сантиметров в ширину. Если бы это был просто глухой коридор, могло показаться, что вас загнали в какую-то кишку, но подобного ощущения не возникало за счёт того, что коридор кончался балконной дверью. То есть свет из балкона освещал всю переднюю, и было, конечно, совершенно потрясающее ощущение воздуха вокруг.

Даже наш уличный холодильник под окном был устроен здорово. В теперешней квартире организована целая уличная холодильная комната площадью с квадратный метр, но толку никакого. На днях там была температура восемь градусов ниже нуля, и всё промёрзло, хранить в таких условиях продукты сложно. А в старой квартире кухню от холодильника отделяли очень толстые двери, и, поскольку всё подоконное пространство было им занято, батарея располагалась сбоку. Это высокая батарея на три секции, которая выглядела как скульптура — своего рода украшение кухни. А подоконники чего стоили! Их сделали из мощного литого камня необыкновенного зелёного оттенка.

Во всех современных домах балкон почему-то делают ниже, чем пол в остальной квартире. Это некомфортно — ступаешь на балкон и будто проваливаешься куда-то. В квартире на Погодинской балкон тоже был ниже, но туда вела кругленькая бетонная ступенька. И, выходя на него, ты будто попадал на террасу.

Ванна на Погодинской у нас была 60-х годов прошлого века, круглая с одной стороны, на львиных лапах. Очень грамотно была устроена система водоснабжения — три стояка на трёхкомнатную квартиру. Как говорила одна старушка, чёрта можно в унитаз спустить, и ничего не засорится.

Ещё в квартире существовала своего рода иерархия дверей. Например, входные двери, массивные и тяжёлые, поделили на восемь или десять маленьких филёнок, и для каждой двери сделали свой оригинальный рисунок. Дверь в комнату с альковом для кровати выполнили с фрамугой, а остальные — просто остеклёнными, глухими. Когда всё немного облупилось, мы выяснили, что первоначально входную дверь покрасили под светлый дуб. То есть из простых материалов создавалась иллюзия богатства. Всё это вызывало ощущение предельного комфорта — попадая домой, чувствовал себя по-настоящему человеком.

Общие домовые пространства — отдельный вопрос. Мы делили двор с более старыми конструктивистскими домами на Погодинской. Это были уникальные дома, построенные в 1912 году для рабочих, с очень маленькими квартирками, по старинной московской традиции образовывавшими колодцы — балкончики и окна выходили во двор. У кого-то во дворе был разбит личный садик, кто-то просто выставлял своё барахло, кто-то спокойно выходил попить чайку. Дело в том, что для многих квартир обустроили выходы с кухонь, что создавало совершенно потрясающее ощущение уюта. В центре двора когда-то разбили клумбу, немного приподнятую над поверхностью земли, — кто знает, может, под ней когда-то было бомбоубежище. Наш четвёртый корпус входил в этот большой двор боком. По рассказам местных, когда-то в центре на зелёной лужайке даже стоял бюст Фрунзе и бил фонтан. Оно и понятно: мы жили в 127-й квартире, а в 123-й когда-то жил сам Фрунзе. Специально для него квартиру переделали из трёхкомнатной в четырёхкомнатную, отрезав кусок от подъезда.

Лично мне особенно жаль остатков дореволюционных домов, на которых изначально строили «Погодинскую». Их окончательно снесут и выроют. Давно, ещё до 1912 года, на территории квартала тоже были дома, и их просто включили в состав наших конструктивистских зданий. Если пройти во двор, то видно: второй корпус построен на дореволюционном доме совершенно иных пропорций. Там подвал на бетонных колоннах, другие окна и другая высота этажа. В начале века всё объединяли разумными методами застройки. Благодаря этому создавалась аура некой историчности: не просто, мол, живите как хотите, а имейте в виду историю этого места. Хотя, может быть, архитекторы просто как рачительные хозяева умело использовали старый крепкий дом.

Теперь этого не увидеть: зелёная сетка огораживает наш двор уже несколько лет. С тех пор как её поставили, мы жили по пропускной системе, что было ужасно неприятно. Моего зятя, например, периодически не пускали — какой-то кошмар, нельзя было попасть в собственный дом. 

С сохранением жилых городков 1920-х годов постройки есть сложности: они строились в сложный исторический период, когда страна только начала подниматься после всех военных, политических и экономических потрясений. Все основные ресурсы тогда направили на индустриализацию, так что на жилой застройке, будем откровенны, экономили. На примере жилых домов того времени в этом можно наглядно убедиться — тогда пытались найти альтернативные дешёвые материалы.

Но в массовом строительстве, к счастью, использовали красный кирпич. Правда, из него строили внешнюю часть дома — так называемую коробку здания, плюс отдельные капитальные стены-распорки. Внутри же часто возводили кирпичные столбы по всей высоте, а между этими столбами делали металлический или деревянный балочный каркас, который заполняли деревом. Такую методику использовали и раньше, но только дерево брали более качественное. А внедрение некачественных, зато более дешёвых материалов привело к большой степени износа и часто — аварийности. Иногда ошибочно приводят зарубежные примеры реконструкции аналогичных зданий, например в Берлине. При этом забывают, что их строили всё-таки из более качественных материалов и эксплуатировали не так жёстко, как в Москве. 

Ещё в 1970-х годах Мосгорисполком разработал проект реконструкции таких жилых домов и городков. На мой взгляд, эта реконструкция почти полностью успешно была проведена на Шаболовке, в Колодезном переулке и на Сущёвском Валу. Правда, зачастую облик зданий приходилось искажать, а иногда ещё и делать надстройки, если позволяли стены. Дома получали новую планировку, полностью новые кирпичные стены и железобетонные перекрытия, а также всю современную инженерную начинку — лифты, мусоропровод, инженерные коммуникации. Но всё это делалось в советское время.

Ещё есть удачный пример соседней Усачёвки, где в 1980-х годах людей на время переселяли в общежития и в кратчайший срок делали реконструкцию коммуникаций и усиливали стены в их жилищах.

Сейчас инвесторы не хотят вкладываться в реконструкцию старых зданий, хотя и есть положительный пример в Николаевском городке. Но это — редкое исключение. Возвращаясь к «Погодинской», хочу отметить, что эти дома вполне могут быть реконструированы и даже надстроены с сохранением облика фасадов. Вопрос в том, как их реконструировать. Но у города уже есть положительные примеры и образцы.

Что такое конструктивистские социалистические города

Посёлки вроде «Погодинской» создавались в 20–30-е годы прошлого века как комплексное освоение территории для нового класса советского человека. Конструктивистские города — это пример нового социалистического общежития, где люди, приезжающие из деревень и малых городов, быстро социализировались. Жильё, уже существовавшее на тот момент, не удовлетворяло идеологическим требованиям: люди нуждались в пространстве, где они могли бы существовать вместе, где было бы место для проведения собраний, где все были бы на виду друг у друга, чтобы не возникало классовости. Такие территории отличаются, во-первых, тем, что человек не дезориентирован высотностью, а во-вторых — наличием детского садика для всех детей дома, общего места для собраний и общей кухней. Это не коммунальная квартира — это квартиры плюс общие пространства. До сих пор в некоторых из таких домов сохранились артефакты социализации — например, люди продолжают дружить подъездами.

Над проектами всех этих городков внутри города работал не один человек, а группа архитекторов: кто-то отвечал за планировки, кто-то — за архитектуру, кто-то — за территории, а кто-то — за то, чтобы городок как можно удачнее вписался в район. Видно, что внутри таких коллективов шла напряжённая работа и велись творческие споры: каждый из городков — авторский, в них есть свои уникальные находки. Но везде одинаково продуманы пространства и маршруты, сделаны сквозные проходы через подъезды, свободные пространства между домами, общие заборы.

Раньше эти городки не воспринимались обществом как исторически значимые зоны — об этом знали только в архитектурных кругах. Тему подняли лет пять назад — до недавнего времени городки подвергались уплотнённой застройке. А ещё в конце 80-х — начале 90-х годов эти территории начали маргинализироваться: жильцы побогаче оттуда уехали, и дома заполнили те, кто победнее. Что-то износилось, что-то оказалось заброшено, появились разные асоциальные сценарии.

Как сохранить такой городок

Администрации любого города проще всего снести здание по программе ветхого жилья, а после построить там что-то новое. Кроме того, в Москве постоянно сталкиваются разные интересы. Администрации хочется строить, бизнесу — продавать, а для историков чем меньше всё меняется, тем лучше. Увы, правильных решений у нас нет. Европейский опыт показывает, что массовые быстрые застройки можно снести. Но там они не были уникальны и их никому не жалко, а наш начальный советский конструктивизм обладает огромной смысловой нагрузкой. Сносить такие городки, конечно, нельзя, это наша идентичность — на этом надо учиться.

Какие сценарии могут предложить урбанисты? Мы понимаем, что ипотека сейчас себя исчерпала. Все, кто мог и хотел, взяли, но потребность в жилье всё равно остаётся. Государство давно говорит, что необходимо строить жильё нового типа — жильё социального найма, где квартиры сдаёт само государство. Сейчас любое муниципальное жильё — это общаги, где жить, например, с ребёнком невозможно. Разрешение ситуации с таким жильём можно было бы оттестировать на конструктивистских городах. Как это сделать? Предложить жителям два варианта: вы можете переехать, и квартира уйдёт в собственность муниципалитета, а можете остаться, но в этом случае вы не просто живёте здесь, а берёте на себя некие функции. Например, водите экскурсии, открываете кафе, помогаете молодым семьям. Подобные обновлённые города с такой задачей могли бы отлично справиться. У нас до сих пор нет добрососедских сообществ: государству невыгодно иметь их в каждом дворе, потому что на следующих выборах соседи организуются и выберут своего муниципального депутата, а местный бизнес останется без крыши. Только стоит иметь в виду, что период индивидуализма уже закончился и настало время формировать эти добрососедские сообщества, вместе дискутировать, вместе принимать решения — в том числе и по сохранению городков.