«Весь мир собой наполнить»: Как живут рюмочные Петербурга Писатель Павел Крусанов, барные герои и корреспондент The Village прошлись по рюмочным, обсудив культуру городских распивочных, водку и вопросы бытия
«Рюмочные по капле выдавливаются из нашей жизни, как по капле выдавливается из Петербурга сама петербургская жизнь с её неторопливой вдумчивостью, балансом содержания и формы, неприятием суеты и приматом духа над сребролюбием, звенящим небытием», — писал ещё в 2008 году известный писатель Павел Крусанов. Через семь лет, под конец 2015 года, The Village решил проверить, насколько всё безнадёжно: мы собрали компетентную компанию и позвали писателя в инспекционный тур по шести петербургским рюмочным, различающимся по формату, атмосфере, контингенту и истории.
Участники
Павел
Крусанов
писатель-прозаик, главный редактор издательства «Лимбус Пресс»
Ринат Умяров
автор гида «Москаляке на заметку», совладелец креативного агентства «Местные»
Екатерина Суменкова
обозреватель
«Афиша-Рестораны», специальный корреспондент
The Village
Александр Болтян
бар-менеджер стритфуд-бара «Бекицер»
Тимур Охинько
организатор экскурсий «Рюмочные Петербурга»
Кафе «Снежинка»
СУМЕНКОВА: Что-то мы разошлись — это у нас уже не традиционная закуска под водку, а какой-то романтический ужин получается.
БОЛТЯН: Вообще, в 98-м, когда я начинал работать, ассортимент «Снежинки» потянул бы на ресторан.
СУМЕНКОВА: Мы начинаем с праздника жизни, а затем будем медленно уходить на дно.
КРУСАНОВ: Я как раз эту тему хотел развить, то есть с самого начала внести мертвящую нотку в наш живой разговор. Заведение, где мы сейчас находимся, это не рюмочная, конечно.
СУМЕНКОВА: Всё верно, в советское время здесь функционировало кафе-мороженое, которое со временем превратилось в такой цивилизованный гибрид кафетерия и рюмочной. Обратите внимание: голый кирпич, неоновая вывеска, молочай в горшках и, как принято говорить, окна в пол. «Снежинка» выглядела как «бруклинский дворик» до того, как это стало мейнстримом!
КРУСАНОВ: Вообще небесный замысел у рюмочных такой. Товарищи прогуливаются по городу и заходят в заведение, где, может, и столиков нет — одни стоячие тумбы с каменным верхом, на которые можно поставить рюмочку. Они берут себе по 100 граммов, прекрасный бутерброд (другой еды там нет) под названием «пыш»: килечка и яйцо. Народ дал ему мудрое имя «пыш», потому что там всё понятно: сначала идёт заряд, потом сверху «пыш!». Выпивают, воодушевляются, на них нисходит благодать, и они в прекрасном расположении, наблюдая солнечную или пасмурную погоду, идут бродить дальше. Через какое-то время, в силу того, что Вселенная подвержена энтропии, одухотворённость улетучивается: соловей начинает петь как-то страшно, ромашка — цвести как-то ужасно. И в этом случае они снова заходят в первую встретившуюся рюмочную, снова по 100 граммов, и тем самым восполняют это прекрасное состояние. Смысл рюмочных в том, чтобы там не сидеть за закусками, а поддерживать состояние любви и желание весь мир принять и весь мир собой наполнить.
ОХИНЬКО: Но если вспоминать такие рюмочные, какой была знаменитая «Щель» в гостинице «Астория», — это ведь не типичная стоячка, а уже довольно приличное заведение.
КРУСАНОВ: Дело не в этом. Можно, конечно, присесть, но тогда не подразумевался набор разнообразнейших закусок. Если его нет, то долго и не усидишь: или быстро надоест, или быстро свалишься. А застали вы прекрасную рюмочную на Пушкинской улице?
ОХИНЬКО: Ага, «Десяточка» называлась.
КРУСАНОВ: Прекрасная была рюмочная, её закрыли где-то семь лет назад. Там стояли большие длинные столы со скамьями, а ещё игровые автоматы. Можно было купить одно яйцо, один солёный огурец.
ОХИНЬКО: Я там на полу нашёл десять рублей и тут же на них выпил.
КРУСАНОВ: Да, там варёное яйцо стоило пять рублей.
КРУСАНОВ: Кстати, об изменениях: в современных рюмочных играет музыка и появились телевизоры! Перед тем как приехать сюда, я с приятелем зашёл в рюмочную «Шестая рота» на углу 6-й Красноармейской и улицы Егорова. Размером примерно с треть этого зала, столешницы вдоль стены и один высокий столик. Так и там есть телевизор!
Заказ
водка «Столичная»
70 рублей за рюмку
сельдь с картофелем и луком
90 рублей
закуска под водку (маринованные огурцы и грибы, квашеная капуста)
70 рублей
сырники со сметаной (2 штуки)
100 рублей
салат «Гурман»
100 рублей
СУМЕНКОВА: О чём мы говорим — даже в мрачнейшей рюмочной на Декабристов плазма висит.
КРУСАНОВ: Ну, такое знамение времени.
УМЯРОВ: Известная байка про человека, который залез на шпиль Адмиралтейства и что-то там поправил. За это ему на шее поставили клеймо и распорядились наливать во всех кабаках бесплатно. Вот он так ходил и за три года спился. Ну, это если верить Волкову (Соломон Волков — автор книги «История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней». — Прим. ред.).
КРУСАНОВ: А, вот этот жест, значит, отсюда? (Стучит ребром ладони по шее.)
УМЯРОВ: Да, он якобы заходил в кабаки и делал так.
СУМЕНКОВА: А можно сказать, что у рюмочной в советское время была, грубо говоря, такая же функция, как у английского паба? То есть такая локальная питейная, куда рабочий после смены заходит на пару рюмок.
КРУСАНОВ: Как рассказывал мой приятель-поэт, который 25 лет проработал на заводе фрезеровщиком — это была такая элита, — они не в рюмочные ходили. После смены заходили в столовую, брали себе пюре с котлетой, водку проносили под полой, а бабушка в опрятном фартуке приносила им стакан. Они выпивали вот так — им нужна была именно котлета с пюре. Вообще рюмочная была не совсем пролетарским местом. Даже сейчас я иногда захожу на Стремянную, а там стоят седобородые деклассированные интеллигенты, которые за рюмкой рассуждают о делении ядра атома. Ну просто так, потому что они привыкли об этом говорить — они ходят туда всю жизнь и продолжают ходить туда сейчас.
УМЯРОВ: Я переживаю знаете за что? За то, что мы уйдём из-за стола, не доев еду. Это в Петербурге-Ленинграде не очень принято.
ОХИНЬКО: Кстати, раньше водку без закуски ведь не продавали. И когда закуска уже не лезла, её складировали, поэтому очень часто оставалась целая горочка бутербродов…
БОЛТЯН: …и её продавали заново! У меня мама работала, я застал.
СУМЕНКОВА: Прям джентльменский комбо-набор. И когда всё поменялось?
КРУСАНОВ: Думаю, где-то в конце 80-х. До этого времени стопка водки и тот самый пыш стоили 1 рубль 5 копеек.
БОЛТЯН: Вот что особенно приятно в рюмочной — ты встал и пошёл, не надо счёт просить.
В рюмочные не ходят, ходят в Мариинку, а в рюмочные — зашли и вышли
Рюмочная «На посошок»
КРУСАНОВ: «На посошок» на самом деле того же порядка, что и «Снежинка», то есть тоже не чистая рюмочная. Я знаю это место, здесь уже не первый раз. У них с «Демьяновой ухой» общая кухня.
СУМЕНКОВА: «Снежинка» хотя бы чисто внешне ни к каким ностальгическим чувствам не взывает, а здесь прямо вылизанный советский китч. Всё сделано по известному сценарию: агитплакаты, стеклоблоки, серп и молот, даже кассетник над баром — пейте и плачьте! Вообще никакой иронии.
УМЯРОВ: Шалман, а не рюмочная. Способный испортить вам любое событие от поминок до свадьбы. Кстати, заметьте, в «Снежинке» показывали «Первый», а здесь — «Россию 24». Это реалити-шоу нас не покидает вообще.
СУМЕНКОВА: А если не брать во внимание наш поход, что вы пьёте обычно?
БОЛТЯН: Застолье — это водка, шашлыки — это водка.
УМЯРОВ: Еда — это водка.
ОХИНЬКО: Да вообще водка.
КРУСАНОВ: Если ситуация, в которой нужно пить много, то это, безусловно, водка. Если же вечером рюмочку перед сном, чтобы тепло сделалось, если батареи ещё не включены, если пасмурный вечер, то для этого у меня есть ром или граппа.
БОЛТЯН: Плюс водки в том, что у неё нет явного вкуса. Если она правильной температуры и качества, то ты, по сути, пьёшь воду крепкую. Если же ты пьёшь, например, дорогой коньяк, то тебе рано или поздно надоест этот вкус.
УМЯРОВ: Хочу сказать про новомодное крафтовое пиво. Его много пить нельзя, потому что башке … (конец. – Прим. ред.) наутро — там куча всякой мути из-за производства. Водка — это крепкий напиток, в котором, если она правильно сделана, отсутствует муть. И нет мути в голове с утра.
БОЛТЯН: А если ты пьёшь водку с борщом и на второй день тебе плохо, то ты больше борщ не ешь, а водку пьёшь.
КРУСАНОВ: Как писал классик Евгений Замятин, «водка — всем лекарствам мать».
СУМЕНКОВА: Тем не менее водка у нас считается маргинальным напитком. Топор в голове, поножовщина, белая горячка, «ты меня уважаешь» — вот всё это. Ну и рюмочная, соответственно, считается маргинальным местом.
Заказ
водка «Хлебная ржаная»
80 рублей за рюмку
бутерброды с килькой и яйцом
70 рублей
БОЛТЯН: Да тут не сама водка виновата, а её доступность. В любой европейской стране отношение в водке более серьёзное. Когда ты платишь за неё как за хороший виски, то и ритуал другой, и опьянение другое. А у нас полно дешёвого контрафакта, водкой называется всё, что стоит от 100 рублей. Если бы виски или джин стоили так же, они бы тоже стали маргинальными напитками.
КРУСАНОВ: Знаете, мне кажется, что вино — это какая-то разводка. Все эти истории с винами. Я не настаиваю, но мне так кажется.
БОЛТЯН: Хороший эксперимент поставили летом в «Битнике», когда открыли рюмочную во дворе.
УМЯРОВ: И очень много людей, которые причисляются к элите и творческой богеме, максимально пили эту водку со шпротами и были счастливы.
СУМЕНКОВА: И всё-таки меня не покидает ощущение, что мы этот ритуал романтизируем, рассматриваем как красивую стилизацию.
КРУСАНОВ: Мне кажется, что европейская традиция винной культуры — это как бы наследие античности, которое в фаустовской Европе не имеет никакого отношения. Потому что фаустовская Европа — это цель. Задача цивилизации — цель, как Восточный путь. А вино цели не даёт. Вино — это привнесённое. Ни русскому человеку, да даже Европе оно, по большому счёту, несвойственно. То, за что оно цепляет, часто за корни цепляет, хотя они уже не питают ничего в этой цивилизации. Цивилизация — это что такое? Сыр, хлеб, вино — три основы античной цивилизации, из которой выросла Европа, какая она сейчас есть. Но это не совсем верно, потому что в тёмные века произошёл этот перелом готический, когда Европа стала фаустовской, и её основная линия — это цель. А вино этой цели не даёт. В этом смысле англичане гораздо более честны со своим скотчем или джином. Крепкий напиток — это самая главная декларация европейского пути. Потому что через него цели быстро достигают.
УМЯРОВ: Всё-таки это субкультура, потому что базис субкультуры — это музыка и внешний атрибут, который тебя выделяет. А философия для культуры — доминанта, и в субкультурах она размывается. Но если говорить о том, что сегодня в мире главенствует рынок рекламы, то вообще все мы мыслим в рамках субкультуры. Любая деятельность, на мой взгляд, укладывается в законы рынка — вино, крафтовое пиво. Это вещи субкультурные. Говоря про рюмочные — это вещь культурного порядка для меня лично.
Поэтому сравнивать, живя в Петербурге, рюмочную и винную культуру новомодную — это как сравнивать деда и подростка. Подросток вырастет и станет дедом. Но пока он растёт, он должен пробовать. Другое дело, что дед может стать умнее и разностороннее.
КРУСАНОВ: Это что-то вроде «играй, шалун, но ты всё равно придёшь к вечным ценностям».
Булочная-кондитерская «Чорек»
ПОСЕТИТЕЛЬ (проходит мимо покурить): А вы из какой команды?
УМЯРОВ: «Зенит Санкт-Петербург»!
ПОСЕТИТЕЛЬ: Музыкальной в смысле. Здесь просто других не держат, я поэтому и спрашиваю!
УМЯРОВ: Нет, мы консерваторские. Струнный квартет. Друзья, курите и возвращайтесь!
ОХИНЬКО: Эта булочная особенная, потому что здесь продают не только булки, но и водку. С одной стороны, кафетерий для тех, кто работает в Капелле. С другой стороны, рюмочная для тех, кто оттуда вышел и собирается накатить. Такая внешняя альтернатива буфету, которого там нет. Это всё мне напоминает настоящую интеллигентную рюмочную, где можно взять не только водки, но и всякие настойки, наливки и так далее.
БОЛТЯН: И пирожное съесть. Самый главный плюс — это то, что можно с ребёнком прийти.
СУМЕНКОВА: Мимо нас только что пробежала милая маленькая девочка с косичками и в розовом пуховике.
КРУСАНОВ: Вообще история изначально такая. Вот здесь рядышком долгие годы было кафе под названием «Луна», там тоже было довольно демократично: металлические стульчики, металлические столики, недорогой ассортимент, потом оно закрылось и всё это как бы перенеслось сюда. Но мне как раз понравилась идея такой свадьбы булочной и рюмочной, потому что в старой традиции петербургской и московской купеческой водку закусывали тёплым калачом, была такая практика. Всё это имело перспективу, только калача здесь нет. Тёплого калача!
СУМЕНКОВА: Зато есть брецель!
ПОСЕТИТЕЛЬ: Позвольте тост! Пускай и чаем. Это не мой тост, но всё же. Тост за то, что мы все в работе, всегда в музыке — репетиции, разъезды, концерты, туда-сюда, но есть такой момент, когда мы все собираемся за рюмочкой, за чарочкой, за чушечкой, чтобы немножко поговорить о себе, о тебе, о вас, о жизни.
КРУСАНОВ: Можно я обобщу? Или ещё рано?
ПОСЕТИТЕЛЬ: Ещё рано. Погодите немного.
Когда оставлю пальцев оттиск на плоти бутыльного стекла,
То словно в рай на краткий отпуск являюсь прямо из котла.
КРУСАНОВ: «Восставшие из ада» называется.
УМЯРОВ: Вы абсолютно правы, это примерно то, о чём мы сегодня говорим, — краткий отпуск!
Заказ
водка «Столичная»
50 рублей за рюмку
бутерброд с сёмгой
120 рублей
бутерброд с лососёвой икрой
100 рублей
закуска с ветчиной, сыром и маринованными огурцами
80 рублей за 100 граммов
Рюмочная «Пинта»
БОЛТЯН: О! Вот это правильная рюмочная! Стоячка с водкой и яйцом под майонезом.
СУМЕНКОВА: Да, наш идеальный образец. Эта рюмочная открылась около тридцати лет назад, и с тех пор здесь мало что изменилось. Тут я бы хотела затронуть вопрос реконструкций на примере новиковской «Камчатки». Как мы уже выяснили, рюмочная эстетика считается маргинальной и неблагообразной, но при этом её полным ходом продолжают эксплуатировать. Или открывают краснокирпичный бар с бургерами и крафтовым пивом и зачем-то навешивают на него ярлык «рюмочная», хотя по своему устройству это заведение ею не является. Мне интересно понять, зачем это им нужно.
ОХИНЬКО: Реконструкция — это фейк.
УМЯРОВ: Просто используют в собственных целях благие начинания прошлого. Как современная Россия называет себя государством, так и непонятные кабаки называют себя рюмочными. Некоторые ностальгируют, пытаются вернуться в детство, молодость.
КРУСАНОВ: Рюмочная — это жанр, и у каждого жанра есть свои правила. Всё зависит не только от комплектации, но и от цены. Если заведение по формату отвечает рюмочной, но цена продукта не отвечает, то это уже не рюмочная.
УМЯРОВ: А вот Новиков совершил акт перфекционизма в искусстве: открыл дешёвый кабак напротив ЦУМа, то есть впрыснул в московский центр элитарности реальный ад. В первый год туда ходила вся московская богема, все миллионеры, а когда открылся подвал, там осталось только одно ворьё, какая-то молодёжь с окраин, футбольные хулиганы, драки 40 на 40. Но это место осталось в центре Москвы благодаря Новикову, и за это ему большое спасибо. Это хороший угар.
СУМЕНКОВА: Мы заходили туда в начале этого года — ничего хорошего.
Заказ
водка «Зелёная марка»
55 рублей за рюмку
яйцо под майонезом на хлебе с огурцами и горошком
50 рублей
бутерброды с килькой
35 рублей за штуку
КРУСАНОВ: В моём понимании это значит, что Москва в художественном смысле пуста, потому что я помню, как образовывалась «Пушкинская 10». Это был бомжатник и воровская малина. И вот удивительное дело: художественная жизнь Петербурга была настолько яркая и активная, что именно петербургской художественной богеме — она была равна пролетариату, ей нечего было терять — удалось вытеснить оттуда этот бомжатник и малину. А Москва сдала уголовному элементу то, что принадлежало богеме.
СУМЕНКОВА: А что может побудить человека вложиться именно в настоящую рюмочную?
КРУСАНОВ: Мой одноклассник пытался создать сеть рюмочных «Стопка», он даже петербургским поэтам заказывал слоганы, мы украшали ими стены. Люди, которые не порывали со своей основой, совершенно не боятся, а наоборот, рады, когда им выпадает возможность сделать так, как было у них когда-то в детстве, что им запомнилось хорошее, а не дурное. Дурное никто не повторяет.
ОХИНЬКО: Недавно мне написала девушка — её отец совсем недавно открыл рюмочную. И объясняет это тем, что когда-то работал на «Адмиралтейских верфях», а там в основном любят красиво выпить и закусить.
СУМЕНКОВА: Смысл в том, что рюмочная для советских людей была стратегически важным местом. А сейчас считается сугубо маргинальным. Интеллигенция — она здесь как бы есть и как бы её нет.
КРУСАНОВ: А интеллигенции вообще нет, вы же знаете, что произошла трансформация интеллигенции: из цвета нации по Ленину она превратилась в дерьмо. Это не личное мнение, это цитата. Хотя личное мнение похоже: интеллигенция может существовать только в ситуации жёстких цензурных фильтров. Интеллигенции нет, есть интеллектуалы.
ОХИНЬКО: Мне кажется, что этот политический вопрос относительно рюмочных некорректен.
СУМЕНКОВА: Ещё как корректен, ведь все знают, что самые ожесточённые политические дискуссии происходят за рюмкой. Разговоры на кухне, как их принято снисходительно называть.
УМЯРОВ: Люди, которые ходят в рюмочные, всегда про всё спорят: о политике, о марсианах, о концепции воспитания детей. Смотрят Киселёва, а потом здесь всё это обсуждают. Политика — самый доступный предмет для спора.
БОЛТЯН: В рюмочных обычно собираются люди, которые с чем-то не согласны. А люди согласные сидят дома и смотрят телевизор. Катя, мы вот уходим, а у нас закуска была.
КРУСАНОВ: Друзья, мы не доели многие бутерброды!
УМЯРОВ: Это беда.
Как современная Россия называет себя государством, так и непонятные кабаки называют себя рюмочными. Некоторые ностальгируют, пытаются вернуться в детство, молодость
Рюмочная на Восстания, 14
БОЛТЯН: О, давайте возьмём «Огонёк»!
ДЕВУШКА ЗА СТОЙКОЙ: Самая популярная закуска. А кто вам сказал, что она «Огонёк» называется?
БОЛТЯН: Да я сам не знал, что она так называется, мне рассказали. Правда, там была морковка с чесноком и майонезом.
ДЕВУШКА: У нас просто копчёный колбасный сыр, майонез, зелень и чеснок. Делают с другим с сыром — гаудой или российским, а у нас именно с копчёным — он придаёт блюду пикантности.
СУМЕНКОВА: Хочется отметить, какие же всё-таки прекрасные женщины нам сегодня встречаются за стойкой. Многим барменам стоит у них поучиться.
БОЛТЯН: Модным барменам в принципе нужно поучиться у простых людей, которые барменами себя не считают, но знают о гостеприимстве намного больше. Эта человеческая простота практически не встречается у звёздных барменов, которые, кажется, уже и забыли о своём предназначении.
УМЯРОВ: Они несут материнскую миссию, приглядывают за этими бедовыми мужчинами. Только женщины великой добродетели могут вынести то, что десять мужчин каждый вечер обещают на них жениться, а с утра приходят опохмеляться и ничего не помнят. Это светлые такие монахини, королевы бала.
СУМЕНКОВА: У меня всё-таки есть ощущение, что из нашего поколения в рюмочные мало кто заходит.
ОХИНЬКО: Да нет, молодёжь вполне себе приобщается.
СУМЕНКОВА: Для тех, про кого ты говоришь, — это не более чем постмодернистский эксперимент.
КРУСАНОВ: В рюмочные не ходят, ходят в Мариинку, а в рюмочные — зашли и вышли.
ОХИНЬКО: Можно было бы сказать, что рюмочные немодные, но они и не были модными.
КРУСАНОВ: Это как сказать, что ванная — модно. Рюмочные необходимы как некие гигиенические объекты души. Как пасмурно становится, ты зашёл и смыл с себя эту пасмурность.
БОЛТЯН: Не дай бог это будет модно. То есть как — пусть это будет популярно, но не модно.
УМЯРОВ: Рюмочная — скорее про внутреннее, чем про внешнее, поэтому «мода» — не совсем то слово.
СУМЕНКОВА: Если человек не брезгует рюмочными, про него можно много чего сказать. Хорошего в том числе.
КРУСАНОВ: Кроме того, что он двигается в правильном направлении, другого сказать ничего нельзя. О том, кто не ходит в рюмочные, можно сказать многое, потому что он не восприимчив к этому, к тому-то, потому что у него есть такие и такие степени защиты. А о том, кто следует журнальному глянцу, ничего нельзя, кроме того, что он читает журнал.
СУМЕНКОВА: А какая всё-таки самая мрачная рюмочная в Петербурге?
КРУСАНОВ: Для меня это была рюмочная на Декабристов на углу с Английским проспектом. Там происходили очень интересные истории, вплоть до того, что мы приводили в чувство падшую женщину, которая лежала у этой рюмочной на асфальте. Безо всяких злых умыслов. Если честно, это абсолютно бессмысленные были действия, потому что она приходила в себя и тут же начинала себя разнузданно вести, и мы её прогоняли. Но, главное, хотя бы уже не лежала на асфальте.
Заказ
водка «Журавли»
55 рублей за рюмку
бутерброд с копчёным сыром
и чесноком
39 рублей
сок яблочный «Добрый»
25 рублей за стакан
«Маяк»
КРУСАНОВ: Моим московским гостям «Маяк» категорически нравится.
УМЯРОВ: А всем нравится. Женщина в бриллиантах в «Маяке» новыми красками играет! И это стоит всего тысячу рублей. Если можно позвать женщину в рюмочную, если она не обломается, значит, нормальный человек, а не какая-то … (фигня. – Прим. ред.). Надо сделать лозунг: «Не ходишь в рюмочную — тебя не хотят». Вот и всё. А бриллианты — не бриллианты — это не важно.
ОХИНЬКО: Я очень часто сюда водил иностранцев, и всем очень нравилось.
СУМЕНКОВА: А что, кстати, больше всего нравилось иностранцам?
ОХИНЬКО: Сама пьянка да разговор.
УМЯРОВ: Кстати, в «Маяке» есть свои селебрити. Например, Марк, он тут почти каждый день тусуется. С его слов, внук инженера, который строил один из мостов через Неву, а ещё обладатель первого автомобиля «БМВ» в Петербурге.
БОЛТЯН: Ага, а ещё он и его приятели — местные шахматные воротилы. Предлагают сыграть в шахматы за выпивку, обычно, разумеется, выигрывают — тем и живут.
СУМЕНКОВА: Ну и раз уж это наш конечный пункт, я хочу всё-таки хочу подвести нас с некоему выводу. Павел, ещё в 2008 году в колонке для журнала «Профиль» вы сокрушались, что рюмочных становится всё меньше, исчезает так называемый ленинградский дух. Почему они вообще распространились именно в Петербурге?
КРУСАНОВ: Академик Владимир Николаевич Топоров, который писал о феномене петербургского текста в русской литературе, отмечал странный феномен русской культуры. Когда понятие хулиганства и вообще литературного хулиганства в мире ещё никто не знал, в Петербурге уже были хулиганы и культурные хулиганы. Петербург в пространстве русской культуры — первый во всём. Все хулиганские литературные направления, скажем, от первого изобретения Козьмы Пруткова до последних произведений петербургских документалистов, — это одна линия, которой не противостоял никто в России. Всё новое, провокативное, блестящее. Рюмочные в том числе. Рюмочные — это счастье.
СУМЕНКОВА: А почему, в таком случае, из этого нового, провокативного и блестящего рюмочная переквалифировалась в абсолютно маргинальное место?
КРУСАНОВ: Дело в том, что на нашем российском пространстве нет ничего долгого, нет ничего стабильного, нет ничего узаконенного, у нас каждый камень можно передвинуть. В принципе российско-евразийское пространство — это не немецкий структурированный город, где всё понятно, где стоит ратуша, а где всё остальное. Здесь всё всегда меняется.
УМЯРОВ: А ещё рюмочная — это такое место, где ты можешь пить днём и не подвергаться осуждению.
ОХИНЬКО: А почему в баре ты можешь подвергаться осуждению?
УМЯРОВ: Ну, не все бары днём работают — большинство открывается в шесть вечера, а если зайти в какой-нибудь паб днём, то там, как правило, пусто или клерки обедают. Или когда в ресторане, какого бы он ни был качества и уровня, ты начинаешь пить в это время, на тебя смотрят странно.
Заказ
водка «Хортица Ice»
60 рублей рюмку
бутерброды с салями
35 рублей за штуку
бутерброды с полукопчёной колбасой
25 рублей за штуку
бутерброды с икрой
70 рублей за штуку
КРУСАНОВ: Тут дело не в осуждении. Рюмочная. Ну, во-первых, это красиво! Больше ничего не надо. Один ли ты или с товарищем заходишь и идёшь дальше — беседуешь, говоришь о прекрасном. В воспоминаниях художника Константина Коровина описана аналогичная история о том, как они с Шаляпиным именно так и совершали свои прогулки. Тогда были трактиры, конечно. Тут графинчик, тут икорочка, идут дальше, беседуют о прекрасном, заходят в следующий. И Шаляпин говорит: «А икорочка здесь уже совсем другая, а давайте здесь попробуем». Это у них, кажется, называлось «водить обезьяну».
УМЯНОВ: А кто в этот момент у них был обезьяной, интересно?
КРУСАНОВ: Может, они третьего брали, я не знаю.
СУМЕНКОВА: Это такой дореволюционный бар-хоппинг.
КРУСАНОВ: Ресторан или бар — это место, где человек себя презентует отчасти, а рюмочные этого не подразумевают. Это некая приватность — ты зашёл, выпил и пошёл дальше. Ты и на народ не смотришь, и себя не показываешь.
УМЯРОВ: В рюмочной сохраняется твоя анонимность.
ОХИНЬКО: Поэтому рюмочную и некорректно сравнивать с пабом, потому что паб — от слова public, то есть public place, где люди собираются поговорить, посидеть, встретиться с друзьями.
КРУСАНОВ: Мне всё-таки кажется, что рюмочные имеют смысл не как «вот она твоя на районе», а как некая сеть, которая окутывает город и позволяет тебе составлять определённый маршрут.
УМЯРОВ: Буквально год назад приезжал наш московский друг Игорь: мы сначала спустились в «Снежинку» и так допрыгали до «Маяка», а там уже Рубинштейна и какие-то социальные блага. То есть да, соглашусь, что рюмочная — это вопрос маршрута. Мы идём по Петербургу через некие точки подпитки. Как марафонцы пьют из баллончика, мы идём так же: выпили 100 граммов, ещё прошли — выпили 100 граммов, мы не сидим в ресторане, не жрём не пьём, а мы идём в некой дискуссии по историческому центру. Это процесс!
БОЛТЯН: Один мой товарищ говорит, что не любит дорогу от «Хроник» до «Терминала», потому что негде выпить по пути. Скучно — он идёт пешком, и по дороге пустота. Пока доходишь до места, весь запал уже прошёл.
СУМЕНКОВА: Саша, вот ты бармен, и у тебя доступ к всевозможным бутылкам. Почему тебя в таком случае привлекают такие места, где алкоголь стоит ниже плинтуса и закуска самая простейшая?
БОЛТЯН: Этим и привлекает. Я всегда не любил места, где люди пытаются выдавить из себя больше, чем они могут. В любом, даже самом маленьком, баре люди пытаются показаться круче, чем они есть. Мне нравится, когда есть равенство, когда забываешь про всё. Это как ты приезжаешь на дачу и всем всё равно, во что ты одет. Встречаешь соседа — ему всё равно как ты одет и тебе всё равно как он одет, ты на даче. Это как дача. Ты просто также выпиваешь.
УМЯРОВ (с трудом): Сань, да… хорошее сравнение… рюмочная как дача реально.
КРУСАНОВ: Так что рюмочные необходимы!
УМЯРОВ: Жи-и-из-нен-но!
КРУСАНОВ: И их распространение по карте Петербурга — это дело нашей совести, они должны распространяться, а мы должны их поддерживать.
ОХИНЬКО: Они должны существовать как минимум!
УМЯРОВ: Героям слава!
В любом, даже самом маленьком, баре люди пытаются показаться круче, чем они есть. Мне нравится, когда есть равенство, когда забываешь про всё
Фотографии: Александр Ратников
Чтобы прочитать целиком, купите подписку. Она открывает сразу три издания
месяц
год
Подписка предоставлена Redefine.media. Её можно оплатить российской или иностранной картой. Продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.
На связи The Village, это платный журнал. Чтобы читать нас, нужна подписка. Купите её, чтобы мы продолжали рассказывать вам эксклюзивные истории. Это не дороже, чем сходить в барбершоп.
The Village — это журнал о городах и жизни вопреки: про искусство, уличную политику, преодоление, травмы, протесты, панк и смелость оставаться собой. Получайте регулярные дайджесты The Village по событиям в Москве, Петербурге, Тбилиси, Ереване, Белграде, Стамбуле и других городах. Читайте наши репортажи, расследования и эксклюзивные свидетельства. Мир — есть все, что имеет место. Мы остаемся в нем с вами.