Ежегодно в России около 60 тысяч женщин слышат диагноз «рак молочной железы». Его они узнают на стандартном приеме врача, который длится 12 минут. Несмотря на современные методы диагностики и лечения, многие уверены, что в борьбе с онкологией им не победить. В рамках акции против рака молочной железы «Поднимите руки», поддержанной фармацевтической компанией
Novartis,
мы попросили нашу героиню Светлану Алгоеву рассказать, как в 35 лет она узнала о диагнозе и что происходило дальше.
В моей семье сестры мамы и бабушки перенесли рак молочной железы. Несмотря на отягощенный анамнез, у меня не было страха. Но было осознанное отношение к здоровью. Раз в год я ходила к гинекологу и делала УЗИ молочных желез.
До болезни главным в моей жизни были дети и муж. Я занималась ими, домом, немного рукоделием, спортом и помогала супругу вести семейный стоматологический бизнес. О раке не думала вообще. Но когда слышала сообщения о благотворительных сборах, часто отправляла деньги. Однажды муж отвез приличную сумму родителям ребенка с онкологией. Мы это делали не из страха и не для рассказов о благородстве, а просто чтобы помочь.
В сентябре 2015 года я нащупала уплотнение в груди и пошла на УЗИ. Проведя обследование, специалист сказал, что похоже на кисту, но лучше сходить к маммологу и сделать пункцию. У нас много знакомых докторов, и по их рекомендации мы с мужем поехали из Твери в Петербург. Огромная больница, современное оборудование, титулованный специалист: в точности диагноза мы не сомневались. Мне сделали маммографию, врач провел осмотр и вынес вердикт: жировая инволюция, такая бывает в результате естественных возрастных изменений. И добавил: «Живите спокойно, ничего плохого нет». Мы с мужем счастливые прогулялись по осеннему Петербургу и вернулись домой.
Но мои руки постоянно тянулись к месту уплотнения. Я трогала грудь и как будто пыталась прочитать, что там внутри. Через два месяца поняла, что оно стало больше. К маммологу оказалось не так просто записаться даже в платной клинике. Обзвонила всех в Твери. И случайно нашлось окно к маммологу-онкологу в тот же день —
1 декабря.
Я была последней на приеме. Во время осмотра врач сильно надавила на сосок, я аж вскрикнула от боли.
И без доли сочувствия она сказала:
«Где же ты так долго гуляла? Нужно оперировать.»
«Приходи третьего числа в онкодиспансер, будет готова цитология». Слезы застилали глаза. Я села в машину. Позвонила сестре, что-то сумбурно ей объясняла. Больше всего меня в тот момент интересовала грудь: «Как так резать? Будет шрам! У нас же не умеют красиво».
В онкодиспансер 3 декабря со мной пошел муж. Помню длинный коридор, очень много людей. Обстановка тревожная и незнакомая. Я была растеряна, но о плохом не думала. Мне же сказали в Петербурге, что я еще молодая и мало ли, что там может вырасти. Ожидание было очень долгим. Нам сказали прийти к девяти утра, а в кабинет мы зашли к 12.
После мне сделали трепан-биопсию: кусочек новообразования извлекли из молочной железы с помощью специальной иглы. Процедура нужна для дополнительного исследования (иммуногистохимия) на определение типа рака и для разработки стратегии лечения. Прошла неделя, результатов ИГХ все не было. Врачи ничего не объясняли и не отвечали на вопросы. Мне нужно было с кем-то поговорить об этом. Я стала искать ответы в соцсетях. Как проходит операция? Что после нее? Что такое химиотерапия? Как после этого жить? И есть ли вообще жизнь после потери груди?
Меня тогда не волновала жизнь. Я не сомневалась, что рак молочной железы лечится, ведь моя тетя жива, у знакомой жива мама. Меня волновала эстетическая сторона:
«Как жить без груди?»
В 2015 году информации было крайне мало, особенно позитивной.
По тегу #ракмолочнойжелезы в инстаграме я нашла четырех девушек, открыто говорящих о своем диагнозе. Потом их оказалось гораздо больше, целое сообщество онкопозитивных. Что было в те дни, я смутно помню. Мне не спалось, и ночами я общалась с девушками, проходящими лечение. Мне это очень помогало держаться и не мучиться догадками: «А что будет дальше?» Я решила, что хочу быть таким же позитивным примером. И после первой химиотерапии завела страничку в инстаграме, где писала все, что думаю и чувствую о болезни и лечении.
День операции назначили на 18 декабря. В это же время муж нашел через знакомых специалиста в одном известном исследовательском центре онкологии в Москве. В нашем диспансере нам сказали, что времени на второе мнение нет и что там из нас только выкачают деньги за прием и все равно отправят лечиться по месту жительства. Но мы решили рискнуть, попросили неделю отсрочки и поехали в Москву. Мы хотели узнать второе мнение, поскольку слышали о случаях неверной постановки диагноза. Да и в Петербурге сами столкнулись с этим.
Зайдя в кабинет, я с первого же взгляда поняла, что верю этой женщине. Она была спокойной, честной и уверенной. А главное, ответила на все мои 150 вопросов. Она назначила дополнительные обследования. Результаты гистологии отличались, и лечение в Москве назначили совсем другое. Оказалось, что с моим диагнозом оперировать сразу было нельзя: могли появиться метастазы. Поэтому сначала шли восемь курсов химиотерапии, каждый с интервалом в 21 день. И уже только потом операция.
Первые трое суток химиотерапии были адом: рвота, спазмы, температура. Пить и есть невозможно. От боли в животе я терялась в пространстве и времени. Муж была растерян, такого никогда не было. Мне было жалко моих детей, потому что они видят маму в таком состоянии. Я думала, что умру. В диспансере мне никаких рекомендаций не дали. На мои жалобы ответили:
«Это же химия, терпи»
На третий день мне позвонил специалист из Москвы. Когда я рассказала ей о побочных действиях химиотерапии и равнодушии местных врачей, она объяснила,
что делать
при побочках. Оказалось, все страдания можно облегчить и достойно перенести. Благодаря ей второй и последующие курсы прошли значительно легче. После четвертого курса обследование показало, что опухоль уменьшилась. Это была моя первая маленькая победа.
В лечении меня больше всего пугала потеря сил. В 35 лет вдруг стать беспомощной и физически бессильной — перспектива не радужная. Химиотерапия меня просто сбила с ног, начали болеть суставы так, что утром не было сил подняться. Стали выпадать волосы. Зато было время подумать о жизни. Жить по графику «дом — больница — дом» меня тоже совсем не устраивало. Я отслеживала показатели крови и при любом удобном случае выходила из дома, хотя бы просто пройтись пешком. Столько по Твери я не гуляла никогда. Увидела свой город другими глазами и полюбила его, как никогда раньше. Развлекалась как могла.
Во время моего лечения муж старался не показывать свое волнение. И у него это получалось. Держа меня за руку, он прошел со мной по всем кабинетам. На всех обследованиях сидел в коридоре и ждал меня. После операции не отходил от моей кровати сутки, пока врач не сказала, что я уже встаю и могу все делать сама. Только спустя какое-то время знакомые рассказывали, как он волновался и еле держался. Мы все учились жить в новых обстоятельствах. Главное — не считать, что люди вокруг тебе что-то должны. Мне казалось, что родным и знакомым было страшнее, чем мне. Я быстро приняла диагноз. Главный вопрос был: как с ним дальше жить?
Самым сложным оказалось сказать о диагнозе детям. Сыну было девять лет, ему я не озвучивала слово «рак», не хотела пугать его. Когда у меня выпали волосы, объяснила, что принимаю лекарства, от которых так бывает, и вообще сейчас так модно. Дочери было 15 лет, и с ней я поговорила откровенно про диагноз и лечение. Она молча слушала, потом спросила: «Мама, ты не умрешь?» Мы обе заплакали, и я ответила: «Обещаю не умирать». Мы всей семьей старались относиться к происходящему с юмором. Пусть даже местами и черным. Например, дочь шутила, что семья не даст умереть мне в постели, а на кухне — пожалуйста. И мы смеялись все вместе.
Дочь стала моим вдохновителем на инстаграм. Когда посыпались волосы, муж сказал, что не сможет меня побрить. А дочь согласилась и даже предложила записать видео. Мы провели лысую фотосессию, сделали ролик и выложили его в Сеть. Для мужа это стало полной неожиданностью, он очень любил мои длинные волосы. Вечером, придя домой, он увидел меня в трикотажной шапочке. Когда я сняла ее, он сел на стул, я перед ним — на пол. Он целовал мою бритую голову и плакал. Я чувствовала, как огромные слезы капают и катятся по коже.
После химиотерапии и операции по реконструкции груди
я ждала торжественного момента, когда врач объявит, что я наконец-то здорова.
Но этот момент не наступил. Сложный путь пройден, цель достигнута, живи и радуйся. А у меня внутри была пустота. То, что радовало раньше, не заходило вообще. Да и желаний особо не было. Так прошло несколько месяцев на автомате. Общение в онкосообществе тоже перестало приносить поддержку. За год лечения несколько знакомых девочек ушли в другой мир. В благотворительной организации я узнала, что в Твери работает онкопсихолог и прием для женщин с моим диагнозом бесплатный. После общения с ним у меня как будто открылся клапан с кислородом, и я начала дышать полной грудью. А главное — снова появились желания.
Именно после посещения психолога я решила пойти учиться на мастера депиляции. Вернее, мне было необходимо пойти осваивать что-то новое. По первому образованию я парикмахер, мне жизненно необходимо помогать людям, и новое направление должно было соответствовать этим потребностям. Я решила попробовать, и мне понравилось.
16 июля 2018 года я отправилась на контрольную проверку. Итог — все хорошо. А через две недели нащупала уплотнение под соском. Я сразу пошла на МРТ. Выходя из кабинки аппарата, посмотрела на монитор компьютера и увидела знакомую картину: светящаяся паутина. Спросила врача: «Рецидив?» Она кивнула. У меня опять слезы. Я примчалась домой и с порога выложила новость мужу. В голове была одна мысль:
лишь бы опухоль местная, без метастазов.
Снова поехала в Москву к лечащему врачу. Тщательное обследование показало, что опухоль, к счастью, местная. И у меня очень высокие шансы на положительный результат лечения. Поэтому во второй раз было проще и морально, и физически. В клинику я ездила как в санаторий: прекрасная атмосфера, профессиональный и заботливый персонал. Все это, конечно, помогало не терять позитивный настрой и комфортнее воспринимать физически неприятные моменты химиотерапии.
Я знаю многих девушек, которые никогда до конца не вылечатся. У них есть метастазы, но их удается сдерживать с помощью препаратов. Благодаря пожизненной терапии они живут качественной жизнью: учатся, работают, путешествуют, радуются. Может, кому-то это покажется странным, но даже когда ты понимаешь, что твоя жизнь будет короче, чем хотелось бы, можно наслаждаться каждым днем. Это меня очень заряжало. Я говорила себе: «Если они могут, я тоже смогу». Я хотела быть примером для своих детей и просто не давала себе права раскисать и опускать руки.
Поэтому во время второго лечения я не сидела дома. Я встречалась с подругами, ходила в театр, который обожаю, и на мастер-классы. Понять себя, свои желания и страхи очень помог курс арт-терапии.
В этот раз у меня даже не возникало депрессивных мыслей. Зато было осознание, что если чего-то хочется, то надо брать и делать это прямо сейчас. Я стала прислушиваться к своим желаниям. И сразу после окончания лечения открыла свой кабинет по депиляции. Я кайфую от своей работы. Даже муж сказал, что я стала воодушевленной, как никогда раньше.
Сейчас у меня уже год вторая ремиссия. Скоро хочу открыть свой салон красоты, хочу обучать других депиляции. Но моя главная цель — много путешествовать. Я хочу четыре раза в год ездить в новые места, получать новые впечатления, подпитываться энергией. Скоро лечу с дочкой в Арабские Эмираты.
В общем, строю планы на будущее.
Оно есть, я точно знаю..
МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН ПРИ ПОДДЕРЖКЕ
МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН
ПРИ ПОДДЕРЖКЕ