«Хорошо, что ты свалишь из России, но жаль, что тебя не расстреляют» Авторка «Гайда по релокации из РФ» — о том, как почувствовала себя экстремисткой
Два месяца назад Ирина Лобановская была известна только московской тусовке: она успешный маркетолог в IT и всеобщая подруга, которую легко было встретить на домашней вечеринке или в модном баре. Сейчас Иру знает каждый, кто эмигрировал из России или задумался об этом прямо сейчас. Ее «Гайд по релокации из РФ в свободный мир» прочитали более полутора миллионов человек, в одноименном чате — 100 тысяч участников, про нее написали The New York Times и «Медуза»*. Впрочем, за популярность она поплатилась карьерой, возможностью вернуться в Россию и душевным равновесием.
В интервью The Village она рассказывает о том, как будет развивать проект и почему тема эмиграции из России будет востребована при любом режиме.
Инструкция для тех, кто хочет уехать прямо сейчас
Работу над гайдом по релокации я начала за два дня до *****. Следила, как и все, за новостями, пошли все эти жуткие заседания с публичной поркой министров и безумная двухчасовая имперская речь Путина. В этот момент я поняла, что сейчас какое-то количество россиян задумается о том, что пора уезжать.
Я сама живу на чемоданах с 2016 года, прожила в Штатах несколько лет и с тех пор в той или иной форме постоянно пинаю друзьям в голову мысль о том, что вообще-то можно жить иначе. Эмиграция, конечно, непростая штука: всегда есть либо что-то, что держит тут, либо что-то, чего ты боишься там. Но всегда есть личный порог терпения, за котором больше нет возможности приспособиться. Я поняла, что сейчас такая ситуация, которая многих заставит уехать из России. Некоторые друзья уже переехали, и я решила сделать сайтик с их личным опытом переезда в разные страны. Даже начала их не спеша собирать, для этого сделала общий чат из тех, кто хотел поделиться своей историей. В чате было около 30 человек. И я думала, что этот контент будет интересен ну максимум 100 людям из ближайшего круга. А 24 февраля началась *****.
В этот момент я сама была в Турции, куда улетела 20 февраля, чтобы сделать прививки и эмигрировать в Штаты в апреле. В итоге я ее сделала только через полтора месяца, потому что мой фокус сместился на то, что происходит вокруг, и на других людей.
Стало ясно, что многие очень быстро и всерьез решили свалить. В наш чат с историями переезда стали добавляться люди, которых я лично не знала. Они хотели первыми узнать актуальную информацию по релокации в разные страны.
Ситуация очень быстро вышла из-под моего контроля: я уже перестала понимать, кто заходит в чат и кто задает вопросы. В первые дни там было 200 человек, 25 февраля — уже 2 тысячи человек, и они все шли с запросом, куда свалить прямо сейчас. Обсуждали, как там Турция, Грузия, Армения. Тут же посыпались санкции, отмена рейсов. Пошли слухи про закрытие границ и общую мобилизацию. Все менялось очень быстро, и личные истории переезда становились совсем уже неактуальными. Надо было уезжать и уже дальше разбираться с ВНЖ. Разные медиа стали выпускать тексты о том, куда можно уехать прямо сейчас без визы. Мы завели Notion и стали собирать всю информацию туда, чтобы не повторять одно и то же в чате, парсили туда все то, что находили в личных блогах, медиа и сайтах типа Aviasales.
Помню, пару раз приходили авторы таких историй и требовали кредитсы. Ну какие в жопу кредитсы сейчас? Мы собрали быстро этот гайд, в чате тем временем было уже около 10 тысяч человек. Я отправила эту ссылку в общий чат и посчитала, что моя миссия выполнена — и так уже это все слишком много времени у меня заняло. Но, как только я запостила гайд, самая жара и началась.
Интервью «Медузе»* и вирусный контент
Гайд мгновенно стал вирусным, его начали репостить и рассылать по чатам и знакомым. Почему? Потому что там было консолидировано больше информации, чем в других источниках, и в структурированном виде. В чат добавились еще 18 тысяч человек за несколько дней. Я не просила никого присылать апдейты, но люди сами их понесли. Это было единение, взаимовыручка, желание помочь тем, кто тоже хотел уехать.
Я почувствовала какую-то банальную ответственность и не могла встать из-за компа, поэтому отвечала всем. Запросы были самые разные, и не только от русских. Мне писала, например, женщина из Мариуполя, которой удалось сбежать в Москву, но и оттуда надо было скорее спасаться. Я все бросила и стала ей помогать: жилье, деньги, транспортировка. Это абсолютно чудовищно, в какие вопросы нужно было включаться, в какие ситуации. Я абсолютно забила на себя, мало спала, просыпалась от кошмаров, пропустила все сроки прививки. Да какие прививки, даже в душ не ходила по два дня, а ела, только если подруги приносили еду к компу.
Гайд стал стремительно расти, просто с чудовищной скоростью. В чате было около 35 тысяч человек, и мы как-то остановились на этой цифре. Пошли запросы на интервью: первым было почему-то какое-то медиа из Италии. Сразу после этого разговора у меня был нервный срыв. До этого было тяжело физически из-за нагрузки, морально — из-за ***** и моей вовлеченности в стресс других людей. Но сказать в медиа «*****», «репрессии», «мистер Путин — террорист» — это же статья. И это было еще даже до закона о фейках. Я рыдала и повторяла одно и то же: «Что же я наделала».
Позвонила маме и умоляла ее уехать из страны. Она категорически отказалась. И еще сказала: «Что ты наделала? Ты же хорошо жила». Я подумала, что, может, я и хорошо жила, но то, что я сейчас делаю, ощущается как реально нужное дело. Так что я вытерла сопли и пошла работать дальше. После дала еще четыре интервью международным медиа, но уже в спокойном режиме. К тому же я как-то с собой договорилась, что ничего страшного, это европейские медиа, кто их будет мониторить.
Новый виток популярности чату принесло мое интервью «Медузе»*, которое вышло 8 марта. В чат добавлялось по тысяче человек в минуту — всего 65 тысяч человек за тот вечер. Мне посыпалось огромное количество сообщений, часто просто панических. Люди поставили знак равно между рекомендациями в гайде и мной — мне писали с вопросами, как и куда эмигрировать, как перейти границу. Мой любимый пример: девушка пишет с вопросами про перевозку животных. Ну, говорю, это есть в гайде. А она такая: «Ситуация нестандартная, у меня конь».
Но конем дело не ограничилось. У меня спрашивали: что делать, если ребенок с инвалидностью? Что делать, если жена с онкологией, где ей могут предоставить лечение? Меня пытались взломать, посыпались угрозы, а в чат подъехали боты нового уровня, которые писали, что в Армении *****, а в Чехии русских бьют. Я никогда не сталкивалась с таким лично, это было жестко, и я фигачила на чистейшем адреналине и джине.
Ситуация нестандартная, у меня конь
После выхода интервью «Медузе»* начался самый ад. Я просыпалась и видела больше тысячи непрочитанных сообщений в день. Я узнала, как выглядит в телеге тысяча сообщений в день — этот значок 1,1K. Потом в течение дня приходило еще 1,5–2 тысячи, хотя в половине случаев это был просто вопрос «А где гайд?». Ощущение времени совсем исчезло. Реальность скомкалась в набор механических действий без эмоций. Я отвлекалась вечером на то, чтобы пореветь по расписанию, когда прочитала новости за день, и встретиться с друзьями — на тот момент в Стамбуле их было уже довольно много.
В личке я старалась отвечать каждому, это было для меня важно. Мне отправляли сотни апдейтов. Гайд уже был большой, но тема эмиграции — совершенно необъятная. Недавно я выгрузила весь контент в документ Word — около 500 листов десятым шрифтом.
Статья за статью
Интервью на «Медузе»* — переломный для меня момент, потому что там я сказала про *****, репрессии в России и так далее. Не где-то в международных медиа, а в самом читаемом независимом медиа, признанном иностранным агентом. Не попасть на радары с такой новостью — уже без шансов. Но тут уже было без срывов, потому что я для себя все решила на предыдущем этапе и назад пути не было. Да я и не хотела назад. Наговаривая интервью на холодную голову, я почувствовала тяжесть момента и вес слова, произнесенного вслух. Вот ты говоришь пять букв — «*****», и это может быть равнозначно 15 годам за госизмену, а может быть — пяти суткам в СИЗО, я не знаю.
Госуха работает рандомно. Тебя могли зарепортить, а могли проскочить. Какой-нибудь особенно старательный следователь СК мог заинтересоваться, а мог и нет. По факту я ничего такого не делаю, но у нас же ни за что уже целая грядка полной посадки в России. За один пост в инстаграме** на фоне консульства России в Стамбуле с плакатом «Путин *****» уже может прилететь. Но все не точно, законов ведь нет в России. Это мизерные шансы, что мной заинтересовались в ФСБ. Но я не готова проверять, это глупый риск. И эта неизвестность бесит.
Угрозы перестали меня тревожить, скорее, уже веселили. Потому что я прожила дикий стресс и пришла к мысли «Что ж, я вам враг? Ну, вы сами напросились. Терять больше нечего». Писали чаще всего: «Тебя уже зарепортили в СК, сука» — ну ок. Самое мое любимое сообщение: «С одной стороны, хорошо, что ты свалишь из нашей любимой России, с другой стороны, жаль, что тебя не расстреляют». Были также угрозы от людей из стран, куда приезжали россияне. Случаи единичные — из Казахстана и из Грузии. Было рандомное возмущение типа «вас здесь не ждут, не приезжайте сюда», были сообщения про то, что «ваш президент тоже пойдет к нам русских освобождать». Ну, учитывая то, как он в открытую заявил о своих имперских амбициях, я бы не сказала, что это безосновательные опасения.
Из стартаперки в экстремистки
Поначалу я вообще-то делала доброе дело для режима, помогая уехать всем несогласным, ведь «земля очистится». Но вскоре стало ясно, что массово уезжают люди из IT, происходит та самая пресловутая утечка мозгов. Масштабы миграции тоже пугали: уезжают люди самого активного возраста, это уже реальная угроза экономике.
Уезжали представители абсолютно любых профессий: учителя, медики, бариста, владельцы ресторанов, косметологи, рядовые офисные сотрудники. Я поняла, что об эмиграции думают абсолютно все, когда в чате появился человек, который написал: «У меня строительная бригада, нас 30 человек, киргизы, таджики, русские, куда мы можем переехать все вместе? Отлично делаем ремонт». Я такая: о, окей, да. Следом буквально написал человек: «Я ремонтирую крупную бытовую технику, куда лучше переехать?» Это вся Россия, абсолютно любой соцграф, в любом комьюнити есть несогласные с режимом, желающие переехать. Оппозиция вышла за пределы Садового кольца.
Вопрос безопасности для меня больше не стоял. Мониторили всех и все чаты о релокации. Появились группы для репортов. Одна из таких — «коллабораторы», куда не СК, не эшники, не ФСБ, а добровольцы собирали скриншоты из соцсетей людей с антивоенными высказываниями. 30 тысяч желающих только в одном этом чате, которые тоже хотят «покарать несогласных».
Официально конец нормальной жизни свершился, когда меня уволили из стартапа: «Мы заканчиваем сотрудничество с Ириной Л., потому что она отказалась заниматься российским рынком, а на global sales выходить мы считаем преждевременным». Такие дела.
Как работает гайд и сообщество
Во-первых, теперь это фултайм-проект. И если девушку можно вывезти из IT, то IT из девушки — никак. Так что теперь мы настраиваем алгоритмы искусственного интеллекта, с помощью которых будем пылесосить весь интернет на предмет контента про релокацию. Поиск контента вручную теперь тоже систематизирован. Если вначале мы судорожно кое-как успевали добавлять присланные апдейты, то теперь ищем предметно то, чего не хватает, а также появился человек с юридическим образованием, который делает фактчек всего контента. Дайджест апдейтов выходит каждый день, чаще вечером в канале гайда. Обычно это 12–20 обновлений. Моя любимая статья из недавних — «Как разорвать отношения с РФ».
Чат теперь работает по расписанию, с 18:00 до 22:00 по Москве, можно писать туда не чаще одного сообщения в пять минут. Это создает плотность и содержательность коммуникации, чтобы не было соблазна размениваться на сообщения типа «лол».
Появилось несколько модераторов чата, которых я знаю и которым доверяю. Мы все понимаем, что его мониторят спецслужбы. Каждый участник пишет туда на свой страх и риск. Я часто думала о том, чтобы совсем закрыть чат. Но поняла, что этим лишу возможности людей общаться и поддерживать друг друга, обмениваться опытом в относительно безопасном пространстве. Ну, разбредутся они по другим чатам, где их еще и обманут, где не следят за кремлеботами. У нас хотя бы есть модерация и запрет на размещение услуг, потому что очень много мошенников.
Для меня принципиально, что это некоммерческий проект и всегда им будет
Меня часто спрашивают, какие у меня планы на гайд. Большие. Это повестка на много лет вперед. И до падения путинского режима, и после. Можно сидеть и продолжать быть вне политики, но умирающая экономика подтолкнет людей к эмиграции. Плюс репрессии, конечно. Работы будет много. Через гайд прошли десятки волонтеров. Люди приходят сами и предлагают помощь. У каждого сейчас свой фронт, и им, как и мне, важно что-то делать против, просто чтобы не сойти с ума.
У гайда охват сейчас уже больше полутора миллионов просмотров, в чате около 100 тысяч человек. Ко мне каждый день приходят запросы на размещение рекламы услуг или каких-то сервисов. Или очередная суперидея, как монетизировать проект. Мне смешно, хочется сказать: расскажите маркетологу из IT, как монетизировать продукты, ага.
Для меня принципиально, что это некоммерческий проект и всегда им будет. Про это написано в правилах чата, но люди все равно пишут. Бывает, что я, совсем уставшая, пишу: «Как вы мне надоели, идиоты» — и блокирую. Приходят всякие стартаперы, которые на основе аудитории гайда хотят что-то там запускать про релокацию. Их я тоже посылаю.
«Выжженное поле путинистов»
В одном из своих постов в инстаграме** я совершила ошибку, когда написала, что уезжают те, кто не поддерживает режим, а пропутинские остаются в России. По сути, пресловутое «выжженное поле путинистов», о котором говорила одна из героинь The Village. Мне в ответ много людей написали сообщения типа «как вы смеете, у нас нет возможности уехать, вот зачем вы нас так». Сообщения были более или менее агрессивные. Я в итоге извинилась за свое неаккуратное высказывание.
Надо понимать масштабы неравенства в России. Сейчас за редким исключением уехали те, у кого было 50–100 тысяч рублей на билет, это очень маленький процент россиян. Я поняла, что многим больно и страшно, но они не имеют возможности потратить столько на билеты и эмигрировать прямо сейчас. Конечно, им обидно, когда их соратники, люди, которые думают так же, просто встают и уезжают, как будто бросают их. И еще потом, уехав, говорят: «А, там остались только путинисты».
Обижаться сейчас ни на кого не стоит, нервы сейчас очень сильно у всех накалены. Именно поэтому сейчас процветает мошенничество, разводы абсолютно тупорылые, типа «пришлите мне 3 тысячи евро, 100%-ный аванс по мобильному телефону на карту, и я вам сделаю ВНЖ в Португалии». В нормальном состоянии никогда не согласишься на такое. Но сейчас иначе, потому что очень страшно.
Первое время я постоянно думала о возвращении в Россию. У меня просто в голове не укладывалось, что это может быть для меня опасно. Я постоянно спрашивала об этом друзей, кто глубоко в повестке (журналисты, фотографы, ребята из общественных организаций). Мне говорили: «Ты дура? Минимум год не возвращайся». Вместо «дура» один мой друг сказал изящнее: «Welcome to the club». А когда вышел фичер гайда с моей фоткой на второй полосе The New York Times, другой приятель написал: «Красиво ты вошла в нашу грешную жизнь».
Бумажную версию газеты мне вручил Сережа Пономарев в моей день рождения 16 марта, мне исполнилось 33. Все это ощущалось как какое-то шпионское кино, и я постоянно возвращалась к мысли, что это все ерунда, я никому на фиг не нужна и могу просто сесть в самолет и вернуться в свою квартиру, которую очень люблю. Вернуться в нормальную жизнь.
Я часто думаю о своей нормальной жизни в самых простых, очень бытовых ситуациях, когда, например, я не могу вызвать такси — ну нет нормального сервиса. Или когда я смотрю на свой маникюр и мне хочется плакать. Сейчас кто-то прочитает это интервью и обвинит меня в малодушии: «Там люди умирают, а ты думаешь про свой маникюр». Но это не малодушие. Просто проживать в целом ужас того, что тебя лишили привычной жизни, сложно. Ты наводишь резкость на что-то маленькое — маникюр. В этой точке сосредоточено чувство комфорта всей нормальной жизни. Я смотрю на себя в зеркало и думаю: «А ботокс-то мне кто будет колоть теперь?»
Той реальности больше нет — забрали, и никакого «нормально» больше не будет. Первое время возвращение вспоминала часто. Сейчас все стало каким-то мутным, уходящим. Никакого времени ведь нет. Прошлое становится прошлым, когда перестает быть значимым.
То, в чем мы сейчас живем, невозможно пережить. Невозможно смириться, принять, адаптироваться. Прожить стадии горя можно, когда горе случилось раз и ты пошел по этапам принятия, торга и далее по списку. Сейчас травма происходит каждый день: Мариуполь, Буча, 25 женщин, удерживаемых в подвале, которых насиловали месяц.
А позавчера мне написал мальчик, срочник. Говорит, им соврали, что везут на Сахалин, а привезли под Луганск. Сообщили, что они в зоне спецоперации против нацистов. Подписывайте контракт, шагайте на ***** или сядете в тюрьму. Мы не знакомы, но он написал: «Мне страшно, я не знаю, к кому обратиться». Я все бросила, стала искать помощь, куда писать, что вообще делать. Скинула контакт адвокатов из «Агоры». Последнее, что он мне написал, — что ждет ответ, извинился, что побеспокоил. На мои сообщения он больше не ответил. Ни имени, ни номера телефона у меня нет. Как найти его родных — не знаю, просто ничего не могу сделать. Захожу, проверяю сообщения. Смотрю на его фото — ребенок. Как теперь перестать о нем думать?
* Власти РФ считают их иноагентами.
** Meta Platforms Inc. признана властями РФ экстремистской организацией, ее деятельность запрещена.
Фотографии: предоставлены героиней материала
