Почему в Москве так много заборов и как от них избавиться The Village узнал у экспертов-урбанистов, как решить одну из главных городских проблем

Забор обозначает границы своего дома и участка. И это достаточно жёсткая граница, отделяющая деревенское пространство семьи от пространства других семей. Миграция в города выливается в воспроизводство некоего культурного кода: всё обязательно нужно огородить заборами или заборчиками. Заборы — культурный феномен, который говорит нам о том, что Москва плохо справляется с производством горожан».

Дарья Парамонова: «Большое количество заборов в Москве связано с распадом СССР и появлением частной собственности. Забор — это отличный способ показать, что территория чья-то. Но даже когда собственность не распространяется на территорию, на которой стоит дом, это понятие, никак не регулируемое, всё равно проявляется. Вообще, опыт использования забора у советского человека был до распада СССР, на даче. Тогда это была имитация собственности за городом. И несмотря на то что само понятие частной собственности появилось в постсоветском городе, во многом это всё та же имитация».

 Социальное разделение

Пётр Иванов: «Большое число заборов в Москве неизбежно связано и с появлением того, что у нас продаётся в качестве gated communities (охраняемых жилых комплексов. — Прим. ред.). То есть какой-нибудь элитный дом, чтобы подчеркнуть свою элитность, ставит забор — это воплощённая социальная граница. У нас, к сожалению, половина домов продаются как элитные, хотя на самом деле жилья бизнес-класса мало. Заборы — попытка казаться высшим классом».

Надежда Нилина: «В Москве произошла культурная революция — структура города поменялась за счёт появления заборов. Это слепое обособление, во многом связанное с возникновением в городе новой культуры страха. Из-за неё и появились закрытые сообщества. Сперва они образовались в таких местах, как Рублёвка, а после перекочевали в город.

Это антиурбанистическая система жизнеустройства, которая очень сильно разрушает Москву и противоречит демократической идее города. И есть конкретные люди, которых мы можем обвинить в этом. Это девелоперы, которые с помощью рекламы говорят: „Хотите жить спокойно, защищённо — живите в gated communities“.

Система gated communities появилась в Америке в 1960-е годы и довольно быстро отмерла. Но Китай и, в особенности, Россия стали стремительно репродуцировать такую форму застройки. Социальная причина распространения закрытых сообществ — взаимное недоверие друг к другу, желание людей имущих отделиться от неимущих, территориальность вместо сосуществования. Происходит социальная атомизация, и город превращается в фрагменты социальных поселений. Это напоминает очень разделённую социальную мозаику».

 Взаимный страх и враждебность

Дарья Парамонова: «Забор — это апроприация пространства с помощью физической преграды. Но существование собственности не гарантирует вам её неприкосновенность, поэтому не столько важна физическая преграда, сколько символическая. Вы должны заявить, что это ваш кусок, а для этого вам необходим знак. Забор — это символ, с помощью которого вы сообщаете кому-то: „Моё!“ А поскольку мы не привыкли доверять законам, символ должен быть максимально выразительным. То есть забор не просто условный, невысокий, а глухой, надёжный. Он нарочито агрессивно сообщает: „Не лезь! Это моя территория“. Это психологический приём. Чем меньше мы уверены в том, что это наша собственность, тем выше ставим забор.

И ещё, конечно, есть заборы, которые стоят в наших мозгах. Мы все выросли за железными дверьми на лестничную клетку, и это серьёзная история, связанная с менталитетом. Наверно, должно пройти несколько поколений, чтобы люди перестали бояться. Сегодня большое количество заборов в городе говорит о нашей несвободе, как внутренней, так и внешней. Изменится ситуация, исчезнут заборы».

Владимир Каганский: «Меня всегда поражает количество заборов при их нефункциональности. Например, в Подмосковье массив леса огорожен трёхметровым забором с видеонаблюдением. Следующий забор ограничивает коттеджный посёлок, которому принадлежит этот лес, а дальше забор уже ограничивает сами коттеджи. Функционально ли это? Нет. Такая мания сверхогораживания наблюдается повсюду, даже на кладбищах.

Здесь нужно искать, как ни странно, фундаментальную культурную причину. Я не нахожу другого объяснения, кроме того, что у основной части российского населения страх большого неразгороженного пространства. Он называется агорафобией. Всё, что можно разгородить, разгораживается. Это явление представляется мне достаточно новым. Я прекрасно помню, когда в сельской местности и в Москве ситуация была другой, а пространство было гораздо более проницаемым.

Архитектор Александр Раппапорт в своё время рассказал мне методологическую шутку. Табличка „Посторонним вход воспрещён“ означает, что пространство переполнено посторонними. Забор — это желание отгородиться от так называемых посторонних. Это означает, что в обществе большая ксенофобия. Здесь причины не физические, а скорее психоаналитические».

 Разделение власти и горожан

Станислав Львовский: «Cогласно одному постановлению, стройки запрещено обносить бетонными заборами, и их обносят сеткой, на которую вешают большие баннеры. Таким образом, мы всё равно воспринимаем преграду как забор, потому что не видим, что за ним происходит. Общий рефлекс Москвы и России вообще — быть как можно менее заметным: так спокойнее. Это пространственный эквивалент отсутствия прозрачности — в экономике, в политике, в социуме и во всём. Простые граждане мимикрируют, прячутся от властных инстанций, потому что инстинктивно понимают: чем менее они заметны, тем жить им будет легче».

Пётр Иванов: «Большое количество заборов в Москве связано с разнообразной ведомственностью, секретностью и уверенностью, что всё, связанное с государственными делами, обязательно должно быть отгорожено. К примеру, в районе Котловки, который мы сейчас исследуем, забором огорожена управа. Казалось бы, управа — это орган публичной государственной власти. Зачем там забор? Но необходимо подчеркнуть, что вот здесь у нас происходит власть, а вы за забором бегаете.

Существует и совершенно безумная история, связанная с озабориванием всех образовательных учреждений после теракта в Беслане. Почему-то людям, которые в России производят нормы, показалось, что террористы не мыслят в трёхмерном пространстве. Соберутся они школу захватить, а она за забором — всё, теракт отменяется? Логика та же самая: символической границей мы не допустим контакта чего-то, что мы хотим охранять, с явлениями извне».

Как бороться с заборами?

 Пётр Иванов: «Если забор — феномен сельской культуры, феномен примитивной сельской логики общества, основанного на идее границы, то необходимо создавать инструменты, которые бы превращали сельских жителей в городских. Это инструменты гражданской грамотности, осведомлённости о местном самоуправлении и его органах.

Зачастую люди путают, кто чем управляет. В Великобритании есть такая профессия — организатор местных сообществ. Он знакомит людей друг с другом, объясняет, какие у них есть возможности в городе и как ими пользоваться. Человек, только переезжающий в район, получает в свой почтовый ящик инструкцию по пользованию местом. Возможно, профессия организатора сообществ не помешала бы и нам.

Горожане в Москве очень плохо интегрированы. Поэтому необходимо создавать нормальные информационные площадки, которые бы рассказывали человеку о жизни района. Таким образом мы получим граждан, понимающих, как устроен город. Они смогут воспитывать своё местное управление и совместно будут думать, зачем им заборы».

 Дарья Парамонова: «Должна появиться собственность на землю. Нужны чёткие зоны ответственности. Собственники жилья должны не просто отвечать за свою территорию, но и точно знать о её неприкосновенности и недосягаемости. Тогда никто не сможет прийти и захватить её, застроить или урезать. Закон должен работать и не иметь исключений. Когда это произойдёт, каждый сможет убрать забор. Физическая граница — это условность, которую легко преодолеть, в отличие от настоящего закона.

Снос забора между парком Горького и Нескучным садом стал событием: все привыкли только строить заборы, а не убирать. Ничего страшного не случилось, наоборот, вся территория сильно от этого выиграла. Это хороший пример, показывающий, что без забора может быть счастье».

 Надежда Нилина: «Решать проблему заборов можно, избывая страх. Он создан пропагандой, и ею же может быть разрушен. СМИ могут повлиять на ситуацию.

Кроме того, все постиндустриальные города сталкиваются с проблемой заборов на больших промышленных территориях. Но они постепенно эти пространства открывают и возвращают городу прежний вид. В Амстердаме, например, есть проход с музыкальным сопровождением на территорию порта. Город заинтересован в том, чтобы человек стал воспринимать эту территорию как городскую. Постепенно люди привыкают к тому, что территория доступна, и планируют там жильё. Заборы исчезают и ментально, и физически».

 Владимир Каганский: «Никакое законодательство против заборов не поможет, потому что в России есть обычай законов не соблюдать. Нужно создать моду на открытые пространства. К примеру, такие как пространство института „Стрелка“, которое хорошо контролируется и охраняется, но при этом свободно. Нужно заниматься конкретными территориями и создавать конкретные открытые пространства. Архитектурное сообщество должно внести свой вклад в решение проблемы».

 Станислав Львовский: «Я бы начал не со сноса заборов, а со сбора хоть какой-нибудь информации. Сколько в городе километров заборов? Что ими огорожено? Зачем огорожено? Из чего эти заборы сделаны? После, собрав информацию, можно начинать думать над проблемой. Возможно, стоит запустить программы паблик-арта, заменить часть заборов на другие, посимпатичнее, а что-то убрать».

Фотографии: Обложка – Julia Kuznetsova / Shutterstock.com, 1 – Shutterstock.com, 2 – грубиянов