Долина строгого режима: Почему стартапы выбирают авторитарную Белоруссию Специальный репортаж Дарьи Черкудиновой о том, как государство с диктатором во главе стало прототипом колонии глобальных предпринимателей.

то был страшный сон Сергея Брина. Бетонный забор с надписью  «видеонаблюдение» и колючей проволокой, в которой трепыхался красный воздушный шарик-сердце — прилетел из столовой, где гуляли свадьбу и пели народное. Я искала программистов и дизайнеров из компании Ultralab, но «Яндекс.Карты» указывали куда-то за забор, а там не было ничего, кроме унылых зданий завода имени Октябрьской революции, тянувшихся вдоль реки Свислочь.

Наконец калитка открылась, и оттуда вышел не вохровец, а статный юноша в ярко-синей куртке. Его звали Евгений Валуев, он писал со своим Ultralab приложения под iOS и зачем-то выбрал это неуютное место для офиса. «У нас режимный объект, проходите».

Человеку, который редко бывает в Белоруссии, такой выбор может показаться метафорой местного стартап-бума, но история отношений бизнесменов и власти сложнее. Страна прославилась оффшорными программистами и вошла в мировой топ-30 в этой сфере. Три года назад программисты массово стали создавать стартапы и разрабатывать свои продукты и сервисы. Расцвету IT-предпринимательства способствовала воля диктатора.

Президент Лукашенко душил свободомыслие, но понимал, что будущее зависит от учёных и программистов, а не от его договорённостей с Россией о прокачке и переработке нефти. Интернет-бизнес зацвёл после того, как в 2005 году в Минске открылись ОЭЗ с налоговыми льготами и Парк высоких технологий.

H&F изучил белорусский феномен и разобрался, как сочетается вольное предпринимательство с Wi-Fi по паспорту, выкорчёвыванием свободы слова и другими гримасами посткоммунизма.

Сентиментальные киллеры

Самая частая присказка туриста в Минске — «Как в Союзе!». С этими словами кивают на Горисполком, рассматривают трикотажные тельняшки в ГУМе, прогуливаются по улицам Маркса и Энгельса, а также проспекту Независимости, демонстрирующему мощь и основательность сталинского ампира. Здесь, в историческом центре, израильская Viber сняла офис и разрабатывает своё VoIP-приложение для смартфонов.

Такой офис можно представить где угодно: двое в серых худи играют в пинг-понг, на кухне бар с десятком початых бутылок, в коридоре то там, то тут — сентиментальные рисунки зверушек. Основатели бывают здесь нечасто и наездами.

Совладелец Viber Игорь Магазинник морщится, когда я напоминаю об этом. Прозвище приклеилось, но до убийств далеко: у Viber 170 млн пользователей, у Skype — втрое больше.

Первая версия Viber была запущена в 2010 году; у Магазинника и его партнёра, Тальмона Марко, уже был совместный проект — сервис для обмена файлами iMesh. Марко и Магазинник познакомились в израильской армии и подружились на почве хайтека. 

Под iMesh им удалось найти инвесторов — «это интеллигентные образованные израильские люди с деньгами, таких полно». Вложения начали возвращаться уже через год, в том числе поэтому они инвестировали и в Viber.

Разместить разработку в Белоруссии Магазинник и Марко решили в 1999 году, когда писали iMesh. Они наняли двух разработчиков в Витебске и договорились об аутсорсинге с минской компанией Synesis. «Мы не стали работать с китайцами или индусами, потому что менталитет у них другой, сложно договориться», — вспоминает Магазинник. Он лукавит — дело не только в менталитете. Час работы программиста из Индии тогда был примерно равен часу работы программиста из Белоруссии; китаец обошёлся бы дороже.

Свидание за деньги

Пингвины и демократия

«Вы выбрали лучшее место в городе», — хвалит Валентин Мерзликин кафе на пересечении проспекта Карла Маркса и улицы Энгельса и пускается в рассуждения о минских заведениях. Мерзликин — гурман, он может поехать в Киев за ящиком любимого вина, потому что в Белоруссии такое не продаётся, а в его инстаграме сплошь фото красиво сервированных блюд. Мне стоит немалых усилий свернуть его в сторону высоких технологий и заставить говорить о собственном проекте — мобильной игре «Демократия».

До 2010 года Мерзликин жил в Новосибирске и работал директором по продажам Alawar, производителя казуальных игр (бывшие коллеги теперь спрашивают, как уродилась картошка). Работа наскучила Мерзликину, и он начал искать способ, как ничего не делать, и пришёл к выводу, что нужно создать собственную студию. У него были накопления — $50 000, и он выбирал, где открыть бизнес: для старта на родине денег было маловато, в Киеве не понравилось, что говорят по-украински, а в Белоруссии Мерзликин почувствовал что-то родное.

Спрашиваю: «Но как же тоталитаризм, свобода слова, репрессии, неужели комфортно?» «Я из России, вы помните?» — улыбается Мерзликин. В Минске он познакомился с Сергеем Нескиным, который вскоре стал его партнёром и занимается управлением.

Таких стабильно набирается 120 000 человек в месяц. Ежедневно в «Демократию» играют на 10 000 айфонах. Сейчас тема выборов ушла, но российская политика подкидывает Мерзликину всё новые фигуры. За последнее время в игре появились Ксения Собчак с конвертами, Pussy Riot, храм Христа Спасителя и другие.

Мерзликин и партнёры заработали на «Демократии» $300 000. Он утверждает, что получил предложения сделать проекты про политику США, Китая, адаптировать игру для французов и немцев. И только про белорусских политиков он шутить не собирается: «Про Лукашенко я бы и не смог смешно пошутить. Честно, не интересуюсь местной политикой. У людей такое же состояние, как в России году в 2008. Помните, тогда в политике всё было скучно и стабильно, зато проснулся интерес к бизнесу».

Они генерируют 23% ВВП, что на 6% больше, чем годом ранее. Три года назад Лукашенко, ознакомившись с рейтингом Всемирного банка Doing Business, вспылил и поставил задачу — войти в первую тридцатку к 2015 году. Теперь регистрация компании занимает два дня. Бизнесмену достаточно оформить заявление в исполком; можно подать в электронном виде. Госслужащие не страдают тяжёлыми формами взяточничества.

«Страна не такая большая, как России. Здесь нет стольких уровней, на которых можно воровать», — выдвигает версию Мерзликин. «Здесь я могу быть уверен, что всё будет по правилам и точно по инструкции», — вторит ему Магазинник. Давление на бизнес со стороны государства, безусловно, существует, но страдают от него крупные и стратегически важные предприятия.

«Представьте, как вы будете отбирать IT-компанию? — усмехается Мерзликин. — Что вы получите? Десяток стремительно дешевеющих компьютеров и ноль выгоды».

 Look at them

Я иду за Евгением Валуевым мимо обшарпанных заводских стен, изо рта валит пар, помещения не отапливаются. Узкий лифт, оббитый коричневой фанерой, скрипит, как несмазанная телега. Однако за дверью в офис Ultralab картинка меняется: из doom-интерьера мы попадаем в уютный лофт. Играет музыка, разбросаны оранжевые мешки-пуфы, висят пробковые доски, пристроен второй этаж, там тоже рабочие места.

«Мы не хотели в бизнес-центр. Мы хотели лофт», — говорит Валуев. Администрация завода Октябрьской революции опасалась брать непонятно чем занятых арендаторов, но два месяца уговоров и обещание ремонта сделали своё дело. 

В 2009 году в жизни Валуева произошёл перелом: он отправился к тёте в Канаду и получил в подарок первый iPhone. «За два дня мы с братом собрали прототип первой игры — с помощью акселерометра нужно было уворачиваться от кубиков». Половину отпуска Валуев провёл в айфоне — ни озёра, ни Торонто не впечатлили его так сильно. Вернувшись домой, он за два года сколотил команду единомышленников, и мысли об эмиграции улетучились. 

Валуев увлёкся дизайном и решил, что «работать на дядю плохо». Они с одногруппниками собирали заказы на сайты, к ним присоединились программисты — так родилась Ultralab. У компании два опубликованных приложения — iPhorisms с крылатыми фразами и Ultraweather, позволяющее накладывать на фотографии для инстаграма сведения о текущей погоде («я на Бали, здесь +32, а чего добились вы?»).

Паста и тюбик

Начальник отдела маркетинга Парка высоких технологий Юрий Деревянко открывает ноутбук и докладывает: в 2012 году Парк заработал $350 млн, а с момента основания — $1 млрд. Начинаю задавать Деревянко вопросы, но он останавливает: «Сначала досмотрите презентацию, и если что-то ещё будет непонятно, вы спросите». Ему на вид к пятидесяти, курирует IT-технологии недавно, а раньше этот полковник запаса занимался «иностранным сотрудничеством по военной части».

Его начальнику Валерию Цепкало удалось убедить Лукашенко в необходимости поддерживать и контролировать высокотехнологические компании. Цепкало до 2002 года был послом Белоруссии в США, потом до 2005 года служил советником президента. Половина резидентов занимается продуктовыми разработками или имеет смешаную модель работы, 90% выручки Парка в 2012 году приносит экспорт.

Да, налоги, стабильность и уровень цен, позволяющий платить зарплаты ниже, чем у соседей, — это прекрасно. Но режим Лукашенко держится на политических играх с Россией и её нефтью, и это зыбкая основа. Экономист Константин Сонин в «Уроках экономики» показывает, что успех диктатуры — временный эффект. Если власть не сменяется, рост экономики и даже её устойчивость маловероятны. При этом диктаторы катастрофически неразборчивы в выборе преемников.

Лукашенко уже получил сигнал: полтора года назад правительство во время девальвации белорусского рубля (на пике курс упал на 56%) зафиксировало официальный курс на треть ниже реальной цены. Юрлицам предписали обменять валюту за три дня по курсу ЦБ. Многие IT-компании недополучили часть выручки и стали зондировать почву насчёт штаб-квартир за границей — на случай ещё одного кризиса. 

Предприниматели, с которыми я разговаривала, не похожи на жевунов и мигунов из «Волшебника Изумрудного города», каковыми выглядят белорусы в работах этнографов. Они не похожи и на шарики, запутавшиеся в колючей проволоке.

Граждане мира не привязывают бизнес к Белоруссии и прагматично используют режим Лукашенко, понимая, что могут перевезти компанию в более комфортный климат. Пока им удобно в Минске, они здесь, но если что, готовы собрать вещи и уехать с берегов Свислочи в Европу или США. У каждого открыта виза в государство, которое, как они считают, может стать более удобным для предпринимательства.

Этой свободой от domestic market они выгодно отличаются от большинства русских стартапов.