5 марта на Пушкинской завершился первый цикл протестного движения. На самом деле, он завершился несколько раньше и то, что происходило у памятника, а четыре дня спустя — на Новом Арбате, происходило во многом по инерции. Слабая риторика, общее непонимание происходящего, крики «Путин — вор», которые неделей ранее выглядели бы органично, а теперь заставляли лишь нервно вздрагивать. Ну чего тут говорить — вы сами там были, сами все знаете. Протестное движение забродило и начало кислить.


«Мы, представители креативного класса, стоим на морозе, возвышаясь над обывателем, которого согнали на Манежную площадь за шоколадку». 

 

Чем был для нас протест на протяжении последних месяцев? Он позволял не только выразить свое возмущение, но также почувствовать себя частью единого целого. Мы кричали «Путен–вор» на Чистых прудах, улыбались друг другу на Болотной, маршировали по Якиманке и держались за руки на Садовом. Все это было невероятно обаятельно, но давайте уж начистоту — во всем этом присутствовал значительный элемент самолюбования. Элемент отпозиционирования. Мы словно говорили окружающему миру: «Посмотрите, какие мы классные. Мы, представители креативного класса, понимаем, как все устроено, и стоим на морозе, возвышаясь над обывателем, которого согнали на Манежную площадь, посулив шоколадку».