Как Евгений Соседов восемь лет защищает «Архангельское» The Village поговорил с активистом Евгением Соседовым, которому за годы борьбы за подмосковные памятники угрожали, предлагали взятки, приглашали в чиновники и дали президентский грант

Евгению Соседову 26 лет. С 18 лет он защищает музей-заповедник «Архангельское» и исторические парки вокруг усадьбы. К сегодняшнему дню ему и его коллегам-адвокатам музея удалось выиграть 19 судов, вернуть музею и государству 140 гектаров земли. Сейчас Соседов — глава подмосковного ВООПИиК (общества по охране памятников истории и культуры), депутат сельского поселения Ильинское и советник министра культуры Мединского на общественных началах. Юристы Вексельберга, подмосковные девелоперы и пиарщики компаний «Леруа Мерлен» и «Глобус» считают его одним из своих главных врагов.

Архитектурному комплексу усадьбы Архангельское не повезло находиться на самой лакомой в России земле Рублёво-Успенского шоссе, цена которой доходит до 50 тысяч долларов за сотку. Поэтому за эти земли уже 13 лет гражданские активисты ведут жестокие и неравные бои — с Минобороны, в чьём ведомстве находится санаторий на территории усадьбы и которое распродавало земли вокруг него, с «Глобусом» и «Леруа Мерлен», которые, несмотря на протесты, построили в охранной зоне магазины и чуть не спилили липовую аллею, с Виктором Вексельбергом, который арендовал Аполлонову рощу без обязательств её сохранить, с правительством Московской области и местными властями, сдававшими в аренду под застройку десятки гектаров охраняемых земель.

В прошлом году, когда Соседову было 25, Владимир Путин наградил его как молодого деятеля культуры «за вклад в сохранение исторического облика Подмосковья» (денежный эквивалент премии — 2,5 миллиона рублей). Вместо того чтобы тихо поблагодарить и заулыбаться, как сделали остальные награждённые, Соседов сказал всё, что думает про Виктора Вексельберга и его структуры, про застройку Радонежа и необходимость создания в нём заповедника, про разрушение исторических городов, гибнущие сельские храмы. Как обычно, Путин обещал разобраться. Евгений говорит, что волновался, потому что видел Путина до этого только по телевизору, но промолчать не мог. На награждение в Ново-Огарёво Соседов приехал с мамой.

Соседова очень сложно заставить говорить о себе. Мы идём по аллее Аполлоновой рощи, которую компания Вексельберга теперь арендует по цене 1 000 рублей за сотку, и я пытаюсь понять, как так получилось, что семнадцатилетний молодой человек из Красногорска вдруг бросает всё и посвящает свою жизнь этим липам и дубам, колоннам, портикам, панорамным склонам и зарослям орешника, на которые всё время зарятся серьёзные и опасные люди. Соседов плохо понимает, о чём я спрашиваю, и продолжает говорить про суды, ссору с министром культуры Московской области и ценность этого леса.

— Как так получается, что семнадцатилетний человек спокойно живёт, а потом вдруг становится гражданским активистом, проводит годы в судах и идёт воевать с бульдозерами?

— Ну да. Человек просто живёт, а потом у него под окном появляется подъёмный кран или геодезисты. А я гуляю здесь с детства, катаюсь на велосипеде. Мы ещё в школе делали доклады о заповедных территориях Архангельского, которые надо защищать. Как-то всегда и всем было понятно, что они нуждаются в защите.

Соседов говорит, что профессию выбрал случайно — пошёл на юридический факультет РГТЭУ, но выбор получился удачным: «У меня всегда был интерес к охране окружающей среды, история меня тоже интересовала. Оказалось, что можно защищать это всё, обладая юридическим образованием», — говорит он.

Ещё стало понятно, что, если у тебя нет никакого статуса и ты судишься как местный житель, шансы выиграть судебное дело минимальны. У Росохранкультуры не было ресурсов, чтобы вести суды, и в 2008 году Соседов убедил выдать ему доверенность на ведение их дел. «Эту доверенность мне успешно продлевали при двух министрах культуры, а сейчас не продлили из-за дела Вексельберга, оставили только на несколько „неполитизированных“ дел, — говорит Соседов. — Новый директор „Архангельского“ сейчас вообще лишил доверенности юристов, которые десять лет ходили по судам и выигрывали дела в пользу музея, поэтому теперь все эти дела завалены».

Мы дошли до верхнего Горятинского пруда, и Соседов показал на другой берег, поросший снытью, где высится унылый желтоватый новострой: «Вот здесь был остров с беседкой, а в пруду, по воспоминаниям современников, плавали дрессированные рыбки с золотыми серьгами, гости усадьбы звонили в колокольчик, и рыбки всплывали. А на том холме стояла водовзводная башня, которая подавала воду из прудов в фонтаны на террасах парка перед дворцом».

За эти восемь лет борьбы Соседову не раз угрожали, запугивали, пытались скомпрометировать, создавали поддельные дневники в Livejournal, где выставляли то коммунистом, то националистом: «Было жутко неприятно, но это уже нельзя бросить. Сейчас, когда о нас все знают, работать стало безопаснее: уже мои оппоненты должны волноваться, как бы с нами ничего не произошло, иначе сразу всё будет понятно. Родные мне и сейчас говорят: „Брось ты это всё“».

Соседова пытались и подкупить, чтобы он изменил позицию в суде или перестал отстаивать какой-то объект. Я спрашиваю, не было ли у него искушения согласиться: всё-таки он живёт с мамой и братом, у Соседова нет ни машины, ни квартиры, он подрабатывает юридической практикой урывками, только последний год его кормит президентский грант. Хотя свою премию он тратит в том числе на деятельность ВООПИиК, где работает без зарплаты.

«Мы не торгуемся принципиально, — объясняет Соседов. — Это же может всю жизнь сломать. Один раз человек что-то получил, один раз взял или дал взятку, и он на крючке до конца жизни, никуда уже не денешься, про тебя знают, на тебя есть компромат. И дальше ты будешь делать всё, что тебе скажут».

Давно известно, что фотография с Путиным действует в России как магический амулет, помогая вести бизнес, строить карьеру, разговаривать с гаишниками. После путинской награды отношение к Соседову тут же изменилось — его пригласили на встречу с губернатором Московской области, предложили стать советником министра культуры по судебным вопросам. «Когда нам говорят: „У нас связи в администрации президента, вы не знаете, с кем связываетесь“ — а потом выясняется, что я тоже общался с президентом, это всё становится глупо».

Эта прогулка напоминает мне разговор с Евгенией Чириковой, защитницей Химкинского леса, с которой мы тоже гуляли по лесу четыре года назад. Она тогда объясняла, что в России экологическая борьба всегда перерастает в борьбу политическую, потому что борьба за лес — это борьба за ресурсы. «Чирикова вошла в открытое противостояние с Путиным, — говорит Соседов. — Объявлять, что я борюсь со всей политической системой в стране, лично я не готов. Мы боремся против конкретных чиновников, которые, я считаю, должны нести персональную ответственность за свои решения». Однако становиться частью этой системой он тоже не готов: «Меня на госслужбу регулярно приглашают. Я отказываюсь».

Соседова поддерживают местные жители, но вовсе не владельцы многомиллионных коттеджей в псевдоклассическом стиле с колоннами — дачники предпочитают в конфликты не вмешиваться, отказываются даже оказать минимальную помощь, например распечатать плакаты или объявление для митинга. «Тех, кто реально готов тратить силы, время, пойти зимой или в дождь стоять пикеты вдоль шоссе, таких людей немного, — рассказывает Соседов. — Конечно, когда мы приходим на джаз-фестиваль, то собираем по 10 тысяч подписей в свою поддержку, все говорят: конечно, какой там гипермаркет, мы против. Но в будние дни все заняты своими проблемами».

По словам Соседова, ситуация с охраной памятников в Подмосковье действительно удручает. Только у сорока трёх из 6 500 памятников утверждены охранные зоны. Это значит, что девелоперам ничего не мешает строить коттеджи на территории исторических парков и усадеб или в двух шагах от них. Как это и произошло, например, в Болшеве, где в ста метрах от музея-усадьбы Цветаевой строится 22-этажка. До сих пор в Московской области большинство зданий, обладающих историко-культурной ценностью, официально не включены в перечни памятников, которые находятся под защитой государства.

«Вот сейчас горела усадьба Дугино в Домодедовском районе (со слов пожарных, это был поджог), где Грабарь прожил 13 лет, где вообще множество картин было написано, висящих в Третьяковке. Выяснилось, что она вообще даже статусом охранным не обладает, — рассказывает Соседов. — Но хорошо хоть, что в прошлом году утвердили список 22 подмосковных городов, которые получили статус исторических поселений. Всё же нынешние подмосковные власти при всех недостатках куда лучше громовских».