Городские социологи о доверии к ЦАО, нежелании быть москвичом и районной идентичности Сотрудники Московского института социально-культурных программ рассказали The Village о дороге от дома до метро, о том, где живут любители виски и как приучить горожан доверять городу

Об институте

— Для чего нужен ваш институт?

НАТАлия: Когда Сергей Александрович Капков возглавил департамент культуры, ему потребовались данные о Москве. Он хотел при принятии управленческих решений опираться не на чиновничий опыт или вкусовые пристрастия, а на объективные данные о работе учреждений, специфике различных городских территорий и реальных предпочтениях москвичей. Мы агрегируем и обрабатываем огромные объёмы информации, вырабатываем рекомендации для формирования культурной политики города, развития отдельных территорий и учреждений. Мы проводим исследования не только для департамента культуры, но и для музеев или учреждений, не всегда государственных.

— И как устроен институт?

АЛИНА: У нас небольшая команда, которая занимается исследованиями по социологии, социально-экономической географии, культурологии. С этого года у нас появились специалисты по коммуникации и дизайну. 

О социологии и географии

КИРИЛЛ: Мы проводим опросы, берём глубинные интервью, собираем фокус-группы, занимаемся этнографическими наблюдениями. Я отвечаю за географическую часть. Это картография, пространственный анализ, этнографические наблюдения. Например, когда мы готовили исследование для Дарвиновского музея, я составлял карты плотности потока посетителей и востребованности экспонатов. Я изучаю, как люди воспринимают пространство и как пространство влияет на их жизнь.

— Какие исследования вы уже закончили?

КИРИЛЛ: Наши первые проекты касались Москвы в целом. Нам надо было понять, какая ситуация в самых общих чертах сложилась в сфере культуры. Мы сделали два исследования: «Мониторинг культурной жизни» и «Культурный аудит и социальная картография». 

ПАВЕЛ: Таких масштабных городских исследований по культуре в Москве раньше не было.

— Что такое культурный аудит?

НАТАлия: Представьте, вы приходите на новую работу и в вашем ведомстве тысяча с лишним учреждений культуры. Все учреждения уникальны, но в процессе выясняется, что есть общие характерные проблемы или, точнее, группы проблем. Их нужно выявить, систематизировать и предложить способы их решения. Нам важно исходить из интересов москвичей, а чтобы это делать, нужно научиться выявлять их запрос. 

 О любознательных приезжих

— И что вы выяснили после этого первого аудита?

ПАВЕЛ: Один из самых интересных результатов — понимание того, как люди вовлекаются в культурную жизнь города. Вы знаете, чем определяется участие людей в культурной жизни? Числом знакомств. Чем у вас больше знакомых, тем вы с большей вероятностью куда-то пойдёте. 

— Ну понятно: чем общительнее человек, тем более вероятно, что он пойдёт на выставку или в кино.

ПАВЕЛ: Важно не общее число близких друзей и знакомых, а так называемые слабые связи. Вы скорее пойдёте в музей, парк или кафе с коллегой по работе, чем, допустим, с близким родственником. Чем больше у вас знакомых, с которыми вы общаетесь от случая к случаю, тем выше вероятность, что вы с ними будете встречаться и общаться в культурном пространстве города. С близкими друзьями люди чаще всего встречаются у себя дома или ходят к ним в гости. А вот ваши слабые связи обслуживает социокультурная среда.

— Это характерно только для нашей страны?

НАТАлия: Я предполагаю, что это стандарт для мегаполисов, но мы не можем этого доказать: по другим городам у нас нет данных. В советское время функционировала система домов культуры и домов пионеров, люди там социализировались, и дичайшее одиночество в мегаполисе, знакомое жителям Москвы, не ощущалось. 

ПАВЕЛ: Причём активнее всего участвуют в культурной жизни люди, которые живут в Москве от одного до трёх лет, вне зависимости от их возраста.

КИРИЛЛ: За первые три года я нарабатываю стандартные маршруты, представление о «своём» городе.

ПАВЕЛ: Да, а ещё нарабатываются те самые слабые связи. Тому, кто только приехал, не с кем ходить в учреждения культуры. За год, два, три человек с головой погружается в культурную жизнь. Он участвует в ней в разы интенсивнее, чем коренные москвичи, которые всю жизнь здесь прожили. 

О доверии к ЦАО и недоверии к району

НАТАлия: Есть ещё один важный сюжет — доверие среде. 

ПАВЕЛ: Для города важно так называемое обобщённое доверие. Это доверие не к конкретному человеку, а к тому, кого в социологии называют «обобщённый другой». Это некоторый стереотипный персонаж, которого вы можете встретить в том или ином районе города. 

— Потому что ты знаешь, что кричи не кричи — тут ни души на километр.

ПАВЕЛ: Действительно, самый высокий уровень обобщённой тревожности, то есть недоверия территории — в спальных районах. Но реальный уровень преступности там самый низкий. Возможно, там просто меньше людей, туда приезжают только те, кто там живёт. А в центре — обратная ситуация. Тут риск столкнуться с серьёзным преступлением выше, потому что людей больше. Но при этом бывать в центре люди не боятся. Для нас этот сюжет важен, потому что доверие территории связано с досуговыми практиками. Чем вы больше доверяете территории, тем скорее вы туда поедете проводить досуг. Своим районам люди в принципе не особо доверяют и проводят там немного свободного времени, за исключением пространства своей квартиры.

КИРИЛЛ: По нашим замерам, самые активные потребители городского пространства (как правило, студенты) использует лишь 3 % территории города. При этом почти никто не осваивает свой район. Все маршруты — это перемещение от дома до ближайшей станции метро, то есть многообразный, интересный район схлопывается в линию от дома до транспорта. При этом избави бог, чтобы человек пошёл новым маршрутом, это всегда один и тот же путь, причём не обязательно самый эффективный. Это привычка: «эта дорога мне знакома, здесь меня не ударят по голове». Человек пробежал до метро, нырнул, вынырнул в центре, и вот здесь уже начинается жизнь, здесь можно гулять.

О нежелании быть москвичом

— Получается, москвичи не ассоциируют себя с районом, в котором живут.

ПАВЕЛ: У нас в опросе был такой вопрос «считаете ли вы себя москвичом?» — так половина респондентов, которые больше года живут в Москве, ответили, что не считают себя москвичами. 

Хорошо, когда присутствует идентичность: увеличивается шанс, что человек будет воспринимать территорию как свою, будет о ней заботиться, осваивать. Если я не присваиваю себе территорию, очень вероятно, что я от неё отгораживаюсь. Сложно ассоциировать себя с Москвой: это очень разнородная территория, на которую навешена куча стереотипов. Сказать «я — москвич» — значит спроецировать на себя всё, что ты думаешь о москвичах. А жители Москвы не всегда хорошо думают об обобщённом москвиче. 

— А что они думают?

ПАВЕЛ: У ФОМа, кажется, был такой опрос. Один из самых частых ответов: «Москва — это большой офис». Сложно ассоциировать себя с большим офисом.

О соседях

— Это правда. Почему так происходит?

НАТАлия: Потому что среда в целом довольно агрессивна. И сейчас у нас есть ощущение, что ситуация начинает меняться. Появилось ощущение, что можно выйти и привести в порядок свою лестничную клетку, свой подъезд, свой парк.

— По своей лестничной клетке я этого пока не вижу.

НАТАлия: Не знаю, может, мне больше повезло? 

ПАВЕЛ: Около половины москвичей, по нашим данным, не знают своих соседей по лестничной клетке: не знают, как их зовут, и не общаются с ними. Четверть москвичей не знают соседей в лицо. 

— В докладе «Археология периферии» приводятся данные, что где-то треть людей не выезжают в центр. Наверное, это было бы нестрашно, если бы 80 % учреждений культуры не находилось в центре.

ПАВЕЛ: Для Москвы это большая проблема, потому что создаётся группа, отчуждённая от культурной жизни. В первую очередь это пенсионеры — самая маломобильная группа в столице. Если до выхода на пенсию москвичи перемещаются достаточно активно, то после 55 у женщин и 60 у мужчин показатели мобильности резко падают. Перестав работать, вы больше не выбираетесь из своего района. Это справедливо, правда, в меньшей степени и для молодых матерей с детьми. 

Об идентичности районов

— У нас начинают появляться идентичности, образы районов?

 КИРИЛЛ: Территориальная идентичность — это когда я себя ассоциирую с территорией моего проживания, которую я считаю своей. 

Есть такое понятие — вернакулярные районы. Оно подразумевает, что за определённой территорией закреплён образ, стереотип, который жители района разделяют. При этом есть и внешний стереотип — то, как эта территория воспринимается извне. Проведя исследование, я понимаю, что Южное Бутово — это прекрасный район, безопасный и экологичный. Однако у меня в голове всё равно щёлкает совершенно обратный стереотип. 

— Интересно, чем районы Москвы отличаются друг от друга.

НАТАлия: Например, в разных районах люди по-разному вовлечены в культурную жизнь своего района. Мы делали такую карту для исследования «Индекс развития городской среды Москвы». 

— На Соколе все участвуют в культурной жизни.

ПАВЕЛ: Самые вовлечённые — сталинский северо-запад, Таганка и окрестности. 

— Почему жители севера, Лианозова так вовлечены в жизнь своего района?

КИРИЛЛ: Я предполагаю, что им сложно доехать до центра. Та же история с Зеленоградом: здесь мало кафе, ресторанов, учреждений культуры, но в культурной жизни округа участвует большой процент населения. Это можно трактовать по-разному. Можно предположить, что существует спрос на культурные услуги и он опережает предложение. А можно сделать вывод, что из Зеленограда не так просто выехать и это вынужденная вовлеченность. Интересно, что в типичном случае при недостатке досуговой инфраструктуры и плохой транспортной ситуации люди просто не выходят из дома. Они выбирают диван. 

Запад и восток

— А вот карта обобщённого доверия, то есть насколько люди доверяют своей территории.

КИРИЛЛ: Насколько люди воспринимают территорию своего района безопасной.

— Ясенево здесь выделяется. Раменки, Хамовники.

КИРИЛЛ: Здесь довольно серьёзный раскол «запад-восток».

— То есть на западе Москвы люди больше доверяют своим районам, чем на востоке.

КИРИЛЛ: Да.

— Почему?

КИРИЛЛ: Исторически восток — это большие неосвоенные пространства (Лосиный Остров, Гольяново), промзоны (Печатники, Марьино, Текстильщики). Юг Москвы относительно недавно застроен (Бирюлёво, Чертаново, районы южнее Царицына). Карты можно интерпретировать по-разному. Нам они помогают зафиксировать особенности района. Понять, какие у него слабые и сильные стороны, что следует развивать.

О покупателях водки и виски

— Расскажите про исследование «Индекс развития городской среды». Что это за проект?

ПАВЕЛ: Мы инспектировали каждый район, чтобы понять, что там происходит и как там живут люди. У нас было два уровня измерений: статистический и социологический. Мы собирали из разных ведомств данные, а также опрашивали жителей района. По Москве мы проинтервьюировали 12,5 тысячи человек, по 120−150 человек из каждого района.

НАТАлия: Надо понимать, что 1 600 человек считаются репрезентативной выборкой по России, а у нас только по Москве 12,5 тысячи. Ни у кого нет таких данных по Москве, как у нас. 

— И что вы спрашивали?

ПАВЕЛ: Мы спрашивали про безопасность, удовлетворённость жилищными условиями, про школы, поликлиники, экологию, транспортную ситуацию, культурную жизнь в районе. Интересно, что по показателям общественных пространств ЦАО сильно просел. Это не значит, что их нет. Люди отвечали, что они им недоступны. Например, они не могут пойти погулять с детьми, потому что к ним в район приезжает весь город. Поэтому они не чувствуют эту территорию своей, она от них отчуждена. 

— А какие у вас были статистические параметры?

КИРИЛЛ: Мы собрали массу показателей по трём направлениям: официальная статистика из открытых источников, запросы в ведомства и геолокализованная статистика (Yandex, Google, Open Street Map). Например, мы теперь знаем, где больше всего покупают водку.

— И где?

КИРИЛЛ: Окраины, юго-восток. Но интереснее про проданный виски. Там хорошо выкристаллизовывается Кутузовский проспект. Но ещё там вылезают два района. Угадайте, какие.

— Шереметьево?

КИРИЛЛ: Да, окрестности Шереметьева и Внукова.

АЛИНА: Мы делали запросы в разные ведомства. Поразительная история: с некоторыми коллегами по Правительству Москвы было очень трудно, а вот более приветливых людей, чем на Петровке, 38, мы не встретили. 

О жизни на окраинах

— И что вы будете делать с этой информацией?

НАТАлия: Например, мы создаём для окружных управлений культуры портрет их района, чтобы они понимали, чего хотят люди, которые там живут.

— Какими ещё исследованиями вы занимаетесь сейчас?

НАТАлия: Мы провели конкурс на концепцию развития Музея Булгакова и, возможно, реализуем аналогичные проекты с другими учреждениями. Кроме того, мы начинаем исследование для культурного центра «Зеленоград», ещё занимаемся исследованиями про мигрантов. Есть ещё проекты, большие и амбициозные, о которых мы пока не хотим говорить публично.

Об изменениях в городе

— Так как вы исследователи, которые за эти два года хорошо изучили Москву, скажите, как, на ваш взгляд, меняется город.

КИРИЛЛ: Москва становится разной. Локальные сообщества, районные идентичности ещё в недавнем прошлом сознательно вымывались: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз». Сейчас появляются аналоги neighborhoods, соседских сообществ, образы территорий. Пока процесс в зачаточном состоянии, но в перспективе он сделает Москву более понятной, более домашней, более родной.