Даня Базин — об опухоли мозга и потере зрения Как почти полная потеря зрения изменила жизнь подростка

О болезни

Зрение у меня начало падать четыре года назад: с каждым днем я видел все хуже, меня беспокоили странные вспышки перед глазами и шум в ушах. Обычно после первого урока у меня начинала болеть голова. Я шел к школьной медсестре, брал таблетки. Каждый раз она говорила: «Сходи к доктору, это что-то неладное». На обследования ушло три месяца. Многие из врачей скептически относились к моим жалобам: я был рослым спортивным восьмиклассником, у которого никогда не было проблем со здоровьем. По мнению невролога, я просто хотел откосить от армии и поэтому вместе с мамой выдумывал несуществующие симптомы. Окулиста насторожили мои неестественно расширенные зрачки, но и она не смогла выяснить причину симптомов. В итоге диагноз впервые озвучил кардиолог: он предположил, что у меня может быть опухоль мозга.

Родители сами, без направлений специалистов, записали меня на МРТ — и предположения кардиолога подтвердились. Обследование выявило новообразование в головном мозге: опухоль очень больших размеров, которая давила на прилежащие отделы мозга и в результате вызвала атрофию зрительных нервов. Естественно, диагноз стал шоком для всех. Для меня тоже, но я это держал в себе. Я не паникер, не хотел травмировать родителей. 

Зрение падало быстро: в один день я видел 70 %, через два дня уже 50 %, когда положили в больницу — 40 %, а перед операцией уже ходил по стенке

Зрение падало быстро: в один день я видел 70 %, через два дня 50 %, когда положили в больницу — 40 %, а перед операцией уже ходил по стенке. Родители дали опухоли название — «чужой», только так про нее и говорили. А я никак не называл ее, не обращал внимания. Представлял, что ее нет.

Я сразу настроился на победу и старался не допускать плохих мыслей: они демотивируют. С перерывом в пару недель мне сделали две операции. Обещали все удалить сразу, но в первый раз у врачей получилось только извлечь совсем маленькую часть опухоли на биопсию. Со второго раза, уже в другой клинике, новообразование удалили полностью. Но вернуть зрение так и не удалось.

О темноте и свете

Сейчас я вижу около 10 %. Вместо домов, машин и людей на улице передо мной размытые пятна, но за несколько лет я к этому уже привык. В Москве гуляю обычно с отцом или друзьями. В знакомых местах я ориентируюсь по памяти и хожу так быстро, что мама не может за мной угнаться. Даже когда я иду с тростью, люди думают, что это прикол. Тяжеловато ходить по лестнице, потому что все сливается — кажется, что идешь по асфальту. В метро передвигаюсь по памяти, но близко к платформе не подхожу. Ни разу не падал.

Слух у меня как будто стал более чутким: могу разобрать, что говорят в соседней комнате или по шагам узнать маму и отца. Когда гуляю на даче, ориентируюсь по звукам. На даче я еще катаюсь с товарищем на велосипеде по грунтовым дорогам — тоже по памяти. Страх неизвестности есть, но я следую за другом, плюс мы едем по правилам дорожного движения. Вообще, я люблю дачу: гулять, ходить на рыбалку, кататься на велосипеде, помогать родителям. И закат там красивый: холмы высокие, деревья изгибаются — если солнце красное, то кажется, что это саванна.

Тяжеловато ходить по лестнице, потому что все сливается — кажется, что идешь по асфальту

Первое время мне было очень тяжело. Я привык к общению, коллективу, а после операции пришлось перевестись на домашнее обучение (позже Даня вернулся в школу. — Прим. ред.). Друзья меня не бросили — звонили, приходили в гости. Но это все равно было не то: большую часть времени я проводил в четырех стенах, один на один с мамой или учителем. Общения не хватало катастрофически. Иногда сидел вечером в комнате и понимал, что сейчас есть только я и темнота. Смириться с этим сначала было невозможно. Тоска накатывала страшная, я страдал от одиночества, но никогда не показывал этого родителям, все переживал внутри.

В конце концов, я просто понял, что необходимо взять себя в руки. Сидеть вот так дома — не вариант, нужно получать хорошее образование и искать престижную работу. С этого момента я начал привыкать к новому образу жизни, но старался сохранить все то, что мне нравилось раньше: продолжал каждый день гулять по 10–15 километров, ходил на рыбалку, помогал папе с ремонтом. От некоторых любимых занятий отказаться все же пришлось: футбол я заменил плаванием. В старших классах минимум раз в неделю ездил в бассейн — от «Алексеевской» до «Бибирева», а еще начал заниматься на тренажерах.

О профессии

Потеря зрения вынудила меня отказаться от большой мечты. С раннего детства я увлекался авиамоделированием, участвовал и побеждал в специализированных олимпиадах, а после девятого класса планировал поступать в авиационный колледж, чтобы потом стать студентом МАИ. Когда заболел, стало ясно, что о конструировании самолетов можно забыть. Какое-то время после операции хотел стать врачом, чтобы помогать людям, но решил, что в этой профессии не смогу себя реализовать. К 11-му классу я все-таки остановился на менеджменте: эта профессия всегда будет востребована, и при желании с таким образованием можно устроиться практически в любую хорошую компанию.

В девятом классе, через год после потери зрения, я понял, что пора начать подготовку к выпускным экзаменам, ведь на освоение программы у меня уходило гораздо больше времени, чем раньше. В первую очередь возникли сложности с точными науками: учителя черным маркером писали для меня формулы и примеры на листах формата А4, но сначала воспринимать информацию было трудно. Большую часть урока я пытался разглядеть написанное, и на решение задач времени почти не оставалось.

В итоге вместе с родителями мы решили изменить формат учебы: с учителями и репетиторами я начал заниматься углубленно только теми предметами, которые были нужны для поступления в институт — математикой, русским языком и обществознанием. Математикой со мной целый год занималась девушка из фонда (Фонда Хабенского. — Прим. ред.). На остальные уроки я приходил в школу и просто слушал.

Перед выпускными экзаменами я очень переживал, впрочем, как и большинство одиннадцатиклассников. Все предметы сдавал на дому, но без проблем не обошлось. Мы заранее подали заявку на крупный шрифт — сейчас для слабовидящих учеников предлагается такая опция. Но привезли почему-то стандартные бланки с мелким шрифтом, и я тратил на выполнение каждого задания больше времени, чем мог бы. Результаты ЕГЭ мы оспаривать не стали.

Об учебе

Несмотря на сложности, я сдал все три экзамена и сейчас учусь в Государственном университете управления. Освоил новый маршрут: езжу от «Алексеевской» до «Выхина». Первые полмесяца меня провожала мама, но теперь спокойно добираюсь сам. Конечно, 1 сентября волновался: территория новая, народу собралось много. Если в своем месте я могу сориентироваться, то там труднее в разы. 

Постепенно я освоился, ребята провожают меня до аудиторий. Но мне все еще приходится сталкиваться со сложностями: не всегда удается быстро найти нужный кабинет, разобраться с компьютерными программами на информатике или записать объяснения лектора, который не проговаривает вслух написанные на доске формулы. В последнем случае я дома наверстываю упущенный материал: читаю учебники через увеличительный планшет (электронное устройство, размером чуть больше телефона, увеличивает в 10 раз. — Прим. ред.). 

Мне по-настоящему нравится статус студента. Я сдружился с одногруппниками и точно знаю, что они всегда готовы мне помочь. Говорю им: «Спасибо», — а они отвечают: «Успокойся, это не трудно». Я им стих написал, а они: «Даня, не нужно нас так много благодарить». То, что мне повезло с группой, я понял на одном из первых уроков психологии. Думаю, что и ребята уже тогда увидели, что я спокойный адекватный человек, которого незачем сторониться. Мне даже сказали, что таких, как я, мало в этом мире.

Врачи говорят, что восстановление зрения маловероятно, главное, его не ухудшить. В целом я уже не переживаю из-за этого — понял, что после тяжелой болезни у человека появляется шанс открыть в себе что-то новое, найти возможности для развития. У меня получилось именно так. Что будет дальше? Тяжело загадывать на будущее, сейчас бы образование получить. Но я хочу устроиться в хорошую компанию. Машину водить не получится, но купить ее в подарок отцу хотелось бы.

Один из любимых афоризмов собственного сочинения у меня такой:

«Грабли — как порох. Одно неловкое движение — и можно наслаждаться фейерверком»

О будущем

В 10-м классе я раздумывал над тем, чтобы стать философом — люблю размышлять над фразами великих, находить в них новые смыслы. Очень хорошо их запоминаю и даже придумываю свои. Один из любимых афоризмов собственного сочинения у меня такой: «Грабли — как порох. Одно неловкое движение — и можно наслаждаться фейерверком». 

А еще, когда я был в больнице, в голове родилась такая фраза: «Помогая другим, не жди ничего в ответ и обретешь больше». Со мной в палате лежал мальчик, намного младше меня, которому исправляли косоглазие. После операции его мутило, глаза болели. Я сказал его бабушке: «Дайте мне свой телефон, и мой запишите. Я в случае чего могу набрать, и вы скажете медсестре и мне, что нужно делать». Я провожал его на процедуры, хотя тогда у меня процент зрения был такой же, как сейчас. Что я обрел, помогая ему? Может, в университет поступил благодаря этому случаю, кто знает. Думаю, наше добро кто-то видит. Вполне возможно, что все взаимосвязано, и это не всегда про материальные вещи. 

Редакция The Village благодарит Фонд Константина Хабенского за помощь в подготовке материала