«На близком расстоянии» — редкий пример удачного фильма о локдауне. Мы поговорили с его режиссером Григорием Добрыгиным
Мы живем в ковидной реальности уже полтора года, но фильмов, которые осмысляют наше отчуждение и вынужденную изоляцию, пока успели снять немного. «На близком расстоянии» Григория Добрыгина — редкий пример такого опыта — был придуман и стремительно снят в период первого локдауна. «Мы привыкли сосуществовать даже с близкими людьми на комфортной дистанции. Если раньше мы проводили с ними преимущественно вечер и ночь, в тот момент нам предстояло провести с ними жизнь», — об этом Добрыгин задумался в первые недели карантина. И быстро написал со сценаристом Антоном Ярушем («Теснота», «Разжимая кулаки») драму о соседстве двух противоположностей — суперизвестной актрисы Инги и анонимного курьера из службы доставки. По сюжету курьер в разгар пандемии падает прямо у дверей артистки, а она берет на себя заботу о нем, рассказывая об их соседской жизни в соцсетях. Ингу сыграла Ксения Раппопорт, курьера — непрофессиональный актер, киргизский курьер Нурбол Уулу Кайратбек. Добрыгин нашел Нурбола в курьерском чате в те две недели, когда сам работал в доставке — чтобы исследовать альтернативный мир своего героя. «Они идеальная кино(не)пара», — вспоминает Добрыгин знакомство Раппопорт и Нурбола и начало съемок.
«На близком расстоянии» получился фильмом о непреодолимой дистанции между мирами, несмотря на общее жилое пространство, — вместе, но на самом деле врозь; близко, но в параллельных измерениях. Один из мотивов фильма — искренность в эпоху соцсетей, когда интимные события и закрытые пространства транслируются вовне, а человек разрывается между десятком социальных ролей. «У нас очень много двойников, клонов и масок. Непонятно, какое количество масок скрывает наше истинное лицо и существует ли оно вообще», — говорит Добрыгин. Именно с масками и постправдой связан главный твист фильма, который меняет темп и направление драмы ближе к финалу.
Накануне премьеры «На близком расстоянии» кинокритик Алиса Таёжная пообщалась с Григорием Добрыгиным о фейках, социальном неравенстве, уроках Робера Брессона и игре на минималках.
Пандемия, работа в доставке и ксенофобия
— Когда только начиналась пандемия, было очень много рассуждений о том, что это время новой осознанности и сближения, что сейчас мы замедлимся и станем друг к другу внимательнее. Что вы сами чувствовали в тот момент?
— С началом пандемии в моей жизни мало что изменилось. Возможно, на короткое время я поддался панике, когда узнал, что Москву закрывают, и уехал в деревню к родителям. Мое первое наблюдение: дня не хватает на все запланированные дела. Время стало убегать стремительнее. У него появилась особая ценность.
Во время первого локдауна стало ясно, что нас ждет испытание. Мы привыкли сосуществовать даже с близкими людьми на комфортной дистанции. Если раньше мы проводили с ними преимущественно вечер и ночь, посвящая большую часть дня работе и другим заботам, в тот момент нам предстояло провести с ними жизнь.
— Вы пошли работать курьером, чтобы лучше изучить мир своего героя и встать по ту сторону, где вы никогда не были? И там же найти исполнителя главной роли?
— Встать на ту сторону, на которой я никогда не был, — да, это первая причина. Благодаря этому опыту я смог приблизиться к документальности фактуры, изображенной в первой сцене фильма. Нескольких дней работы в доставке и наблюдения за общением коллег мне хватило, чтобы понять, как все устроено и как это описать в сценарии и организовать в кадре. Кроме того, я получил доступ к курьерскому чату, где все активно общаются на очень разные темы: о работе, вере и каких-то бытовых моментах, например продают друг другу велосипеды. В моих руках неожиданно оказалась большая «актерская база». В этом чате я нашел Нурбола — главного героя фильма.
— Что вы запомнили и подметили из разговоров в курьерском чате? Что-то удивило, заставило обратить на себя внимание?
— Меня этот мир, где люди общаются без лишних формальностей и социальных масок, вдохновил своей открытостью и простотой. Это похоже на общение малознакомых людей, собравшихся на оживленной и шумной улице. Один фрагмент речи из курьерского чата даже использован у нас в фильме, это голос курьера, который говорит: «Вчера через час назад велосипед украли».
Мы живем в такое время, когда все события и действия фиксируются везде — от камер слежения с функцией распознавания лиц до камер мобильных телефонов
— В опросах о минусах жизни в крупных городах России почти всегда лидируют ответы о том, что стало много приезжих и это неудобно. Вы замечали ксенофобию вокруг себя? Чувствуете ее?
— Когда мы занимались этим сценарием и фильмом, не могу сказать, что именно тема ксенофобии была в фокусе нашего исследовательского интереса. Но тема, так или иначе, присутствует. Думаю, в фильме можно считать скрытое и завуалированное отношение к трудовым мигрантам. Отношение, которое, скорее, характерно для Европы, когда страны вынуждены принимать мигрантов, когда доброта и милосердие их граждан часто являются формальностью и лишь формой вежливости. Люди выбирают улыбаться, пытаясь скрывать свои подлинные настроения.
— Но обе позиции сложные для установления прочного доверия.
— Безусловно. Но мы, скорее, исследуем эту улыбку, эту попытку установки контакта, а не даем ей оценку.
Актерский диалог, Робер Брессон и минимализм
— Какая история у вашего актера — Нурбола Уулу Кайратбека? Как он сейчас себя чувствует в Москве?
— Знаю, что Нурбол приехал в Москву на заработки за полгода до нашего запуска: он киргиз из Казахстана. Нурбол продолжает работать в доставке. Он был с нами на премьерах фильма в Москве и Питере. В доставке знают, что он актер, но об этом лучше спросить его самого.
— Как сошлись на площадке Ксения и Нурбол? Это два разных мира — на экране и в жизни.
— Нурбол не был знаком ни с Ксенией, ни с ее творчеством, он даже не догадывался, что Ксения — известная актриса. И это сыграло на руку фильму, потому что Ксении и Нурболу не нужно было ничего друг перед другом играть и доказывать, достаточно было оставаться собой. Они идеальная кино(не)пара. У них были равные и ровные профессиональные отношения. Они находились на правильной и необходимой для создания этой истории дистанции.
Нурбол довольно быстро адаптировался к площадке и приобретал навыки молодого актера. Уже через две недели он мог расколоть партнера в кадре: киноактерский опыт приобретается стремительно. Нурбол не смущался камеры, кажется, что непрофессиональные актеры меньше думают о камере, чем профессионалы. Мы живем в такое время, когда все события и действия фиксируются везде: от камер слежения с функцией распознавания лиц до камер мобильных телефонов. Вероятно, поэтому камеры не вызывают былого трепета, ужаса или скованности у непрофессионалов. Возможно, только у настоящих артистов и сохраняется это волнение и трепет перед командой: «Камера. Мотор. Начали».
— Как вы договорились работать с Ксенией Раппопорт? Чем ее заинтересовал ваш фильм?
— Возможностью попробовать что-то новое. Ксения видела мой предыдущий фильм и была готова к эксперименту. Ей хотелось попробовать сделать роль на минималках.
— К слову, о минималках. Робер Брессон, которого вы упоминаете в интервью как важное влияние, исповедует главный принцип — избавление от наигранности, нагромождения, вычищение пространства. Как вы это воплощали?
— Я много об этом думал сам: и о непрофессиональных актерах в кадре, и о чистоте кадра, и о том, что вообще такое кинематограф и чем он отличается от театра. А потом, к счастью для себя, нашел книгу «Заметки о кинематографе» Робера Брессона. Тогда я понял, что до меня уже все придумано и способ, к которому я тяготею и пытаюсь артикулировать, уже изобретен и отработан. Нужно просто его применить.
Те принципы, о которых писал Брессон, оказались близки и мне, и моему художнику-постановщику Андрею Понкратову, который всегда ищет компромисс между реальностью и чистотой, и героине, чей образ тоже тяготел к чистоте и легко рифмовался с формой, которую мы выбрали.
— На фоне общей чистоты китчевое кресло-фламинго в квартире Ксении выглядит совершенно дико — воплощение самой героини в предмете. Как вы нашли эту безумную вещь?
— Кресло-фламинго показалось нам (мне, Андрею Понкратову и Алисе Соловьевой, художнику по реквизиту) очень точным и мощным образом самой героини. Как Змей Горыныч — только с сорока или сколькими-то головами этих удивительных птиц.
— При этом очень нарциссичных и фотогеничных птиц.
— Да. Это кресло стоило нереальных денег, поэтому наши реквизиторы сами его собрали. И я счастлив, что безумное кресло-фламинго оказалось на афише нашего фильма. (Во время интервью кресло стоит в комнате Григория. — Прим. ред.)
Частная жизнь, ложь соцсетей и ненастоящая близость
— «На близком расстоянии» — в том числе фильм о приватности, о том, что люди показывают, а что скрывают. Мы много делимся своей жизнью с другими?
— Мы стали больше себя показывать. С приходом и совершенствованием возможностей соцсетей эксгибиционизм и вуайеризм стали какой-то неотъемлемой частью нашей жизни. Нам нравится подглядывать, нам нравится показывать, нам нравится, чтобы кто-то за нами следил.
Зачастую электронный двойник живет более активной и реальной жизнью, чем наше спящее «я»
— Вы работали с виртуальностью не только в истории главной героини нового фильма, но и в Sheena667 (драма Григория Добрыгина о молодом мужчине в провинции, влюбившемся в вебкам-модель. — Прим. ред). Как за это время изменилось ваше отношение к виртуальному образу человека?
— Я все так же понимаю, что наш виртуальный образ — это то, какими мы хотели бы быть, и одновременно то, какими нас хотели бы видеть окружающие. Такая удобная форма, но она, кажется, приводит к психическим расстройствам. Нам приходится изображать разных людей в зависимости от конкретной ситуации и требований общества. У нас очень много двойников, клонов и масок. Непонятно, какое количество масок скрывает наше истинное лицо и существует ли оно вообще. Мы носим маски, чтобы защититься от внешней среды, а потом за ними теряем или никогда не находим себя.
— Соцсети все ускорили?
— Наверное, да, соцсети открыли какой-то ящик Пандоры. Теперь прикидываться кем-то другим стало намного проще. Невозможно понять, какой процент времени мы являемся собой, а какой действует двойник. Зачастую электронный двойник живет более активной и реальной жизнью, чем наше спящее «я».
— В работе над этим фильмом и в наблюдении за Ксенией и Нурболом задумывались ли вы о привилегиях? Пока кто-то снимает кино, кто-то думает, как заработать и выжить.
— Конечно, эти мысли приходили в голову. Но чаще я наблюдал и задумывался во время съемок, как и Ксения и Нурбол мимикрировали под созданную вокруг них среду. И неважно, кто из какой среды выдернут, новая очень быстро всех затянула.
— Вы писали эту историю не один, а вместе с Антоном Ярушем (также сценарист фильмов «Разжимая кулаки», «Теснота». — Прим. ред.). В какой момент он подключился?
— Антон пришел в момент, когда уже были придуманы героиня, герой и фабула. Я не берусь за сценарий, если замысел не мой. Мы вместе приступили к работе над идеей, ежедневно встречались и в течение полутора месяцев написали первый драфт.
— Антону очень хорошо удается рассказать про герметичную среду, в которой ты формально очень близко с другими, но на самом деле разобщен.
— Возможно, нам обоим близка эта тема. В моем предыдущем фильме она тоже присутствует. С Антоном было очень легко писать. Когда мы познакомились (на тот момент я видел только «Тесноту»), я в агонии искал автора. Хотелось быстро написать сценарий, чтобы это странное время, в котором мы оказались, стало фактурой для будущего фильма. И я счастлив, что Антон отважился на это приключение. Он внимательный, чуткий к человеческой природе сценарист и классный соавтор, готовый слышать правду не только из своих уст.
— Вы сейчас довольны тем, каким получился «На близком расстоянии»? Важно, чтобы фильм соответствовал первоначальной идее, или здорово, когда получается по-другому?
— Хотя это во многом контролируемый процесс, в начале пути ты никогда не можешь предсказать, что получится в итоге. Всегда есть место спонтанности и импровизации, которые играют значительную роль и изменяют (иногда до неузнаваемости) первоначальный замысел: кино случается под твоим жестким контролем, но само по себе. Хорошо, когда есть маленький гэп — пространство для воздуха. И когда этот воздух попадает, он искажает, меняет твою картину, сложившуюся в голове, твое перфекционистское видение. Это соприкосновение с реальностью, с чем-то настоящим, что происходит здесь и теперь, эта трансформация замысла — самая большая радость и боль.
Фотографии: обложка, 1 – «Белые ночи», 2 – «A-One Films»
